Ты меня любишь
Шрифт:
Это твоя дочь. Суриката.
7
В передачах про животных именно так и погибает лев. У него нет естественных врагов, и только назойливый человек, задавшийся целью нарушать законы природы, стреляет в короля джунглей.
– Вы же в курсе, что это мой дом? – спрашивает она.
Я закрываю глаза. Боже, прошу. Пожалуйста, не убивай меня сейчас.
Суриката застывает на месте. Никаких эмоций. Никаких движений.
– У вас все хорошо?
– Почти, –
Она кивает. Рассеянно. Хороший знак.
– Тут недавно один старик умер. Летом. Вроде от сердечного приступа.
Несмотря на слегка уязвленную гордость, я успокаиваюсь.
– Не такой уж я и старый.
– Ну извините, – отвечает она. – Я не в настроении, меня мама за углем отправила.
Ага, значит, ты переписывалась со своей Сурикатой…
– Пойдешь в супермаркет?
Она хмурится.
– У нас говорят не «в супермаркет», а «в супер». Господи, вы так и не освоились…
Прозвучало не слишком приветливо, но дети от взрослых ничем не отличаются. Дело всегда в них самих, а не в тебе. Она знает, что сказала грубость, и сжимает лямки рюкзака; я улыбаюсь. Прикольный Джо. Веселый Джо.
– Тогда я с тобой, – говорю. – Куплю витаминную воду.
Мы идем рядом, и это нормально. Так делают люди, когда сталкиваются на улице, и Суриката не испугалась, увидев меня, а навстречу нам трусит еще один бегун. Мол, привет, Номи, и она в ответ тоже обращается к нему по имени. Я вздрагиваю, когда из леса доносится лай, и Номи смеется.
– Это просто собака! Боитесь собак?
– Нет. – Я еще не пришел в себя, однако нельзя подавать виду. Да, меня застигли врасплох. Но не поймали. – Я здесь не в своей тарелке. Вы-то привыкли к такой обстановке, а вот меня лес немного пугает.
Вспоминаю, как вел в лес мою Бек, пусть земля ей будет пухом, и поеживаюсь, а Суриката хмыкает.
– Ой, ладно вам, какой же это лес, – говорит она. – Вот рядом с моей прежней школой был настоящий лес. Знаете, когда училась в седьмом классе, я среди деревьев старый «Бьюик» нашла.
Я киваю.
– Круто.
– Ага, – поддакивает она, точь-в-точь как ты. – В машине валялись пустые бутылки из-под алкоголя. – Для своих лет она еще очень инфантильна. Из-под алкоголя… – А за год до этого мы нашли большой заброшенный дом. Суперское место. Туда раньше выгоняли провинившихся мальчишек.
Я поднимаю брови, как и положено внимательному слушателю.
– Ого!
– Вот где действительно страшно. Поднимаешься на четвертый этаж и боишься, что дом рухнет, а там еще старые инвалидные коляски и паутина повсюду… Было круто. Хотя… неважно. Все крутое рано или поздно рушится.
– Это называется взросление. Знаешь, я болтал с местными стариками, по-настоящему старыми дедушками, и они говорят прямо как ты.
– Как я? Вряд ли.
– Поверь, Номи. Они вспоминают
– Сомневаюсь.
– В том-то и дело. Каждое поколение считает себя лучшим.
– Но заброшенный дом для провинившихся мальчишек… Он и правда крутой. Он был местом, куда всегда можно прийти. А потом от него ничего не осталось. – Мы сторонимся, пропуская вперед группу велосипедистов. – А вы, значит, из Нью-Йорка?
Хороший знак, Мэри Кей. Номи демонстрирует социальные навыки!
– Ага. Совершенно другой мир. Например, там нет библиотек, похожих на здешнюю. Зато есть бомжи, наркоманы… Сейчас это звучит отталкивающе.
– По крайней мере, там реальный мир. А здесь сплошные подделки, одни подделки… – Она вцепляется в лямки своего рюкзака, и мне приятно, что я уже взрослый. Наверное, ужасно быть подростком и верить в существование места, где не всё вокруг сплошные подделки, одни подделки. – Извините. Я просто злюсь на маму. Перед Днем благодарения она всегда немного не в себе, но в этом году окончательно сошла с ума.
Сошла с ума от любви.
– Правда?
– Обычно мы оставались на праздники здесь, а теперь потащимся в Аризону, чтобы повидаться с моим папой.
Жаль, у меня нет лямок рюкзака, потому что я ошарашен. Спокойно, Джо.
– Ну, может, в Финиксе тебе понравится…
Она лишь хмыкает в ответ – мол, ну да, как же.
– А вы чем займетесь в дурацкий День благодарения?
Сборником эссе Франзена и пиццей из микроволновки.
– Сяду на паром и поеду на материк; хочу поработать волонтером в столовой для бездомных.
Суриката приветственно машет женщине, сгребающей листья, та машет в ответ, – мы ведь нормальные. Это нормально. А потом она, что называется, меня подловила.
– Вы же сказали, что ненавидите города. А здесь благотворительных столовых нет, вы же в курсе?
– Ненависть – слишком сильное слово, Номи. И в Бейн-бридже мне нравится, но в такой день приятно помогать нуждающимся.
Номи смотрит вперед.
– Любовь никто не называет сильным словом.
Она под кайфом? Нет. Всего лишь передозировка стихов этого Клиболда и одиночество.
– Гм… Как думаешь, почему?
– Без разницы. Мама запретила мне говорить, что я ее ненавижу, а я ненавижу ее за то, что снова отобрала у меня книгу про «Колумбайн» со всеми записями, а еще за то, что тащит меня в Финикс. Тут кто угодно взвоет. И не надо мне заливать, что мама обо мне заботится. Неправда! Она лицемерка. Она бесится из-за «Колумбайна». Она бы радовалась, выбери я какой-нибудь дурацкий романчик про нянек. Уж простите, но «Колумбайн» вне конкуренции. Это лучшая книга в мире.