Ты моя надежда
Шрифт:
Мои глаза горят от непролитых слез, когда я думаю о том, что Мейсон поднимется сюда. Осознание того страха, который я сейчас испытываю перед мужчиной, которого когда-то любила, заставляет мою грудь невыносимо сжиматься.
Что, если он поймает меня?
Что он будет делать, когда поймет, что я ушла?
Еще хуже: что он со мной сделает?
Я пытаюсь запихнуть неуверенность и страх куда подальше, они не могут парализовать меня. Я не могу ждать здесь, в этой чертовой комнате, пока он решит, что со мной делать. Я сильнее этого.
Рубашка и пара леггинсов, которые я достаю, достаточно хороши, а
Мои пальцы дрожат, когда я опускаю длинные кашемировые рукава. Если бы Мейсон поднялся сейчас, он бы точно понял, к чему я готовлюсь. Я одета, чтобы уйти. Мои размышления подталкивают меня ускориться, а нервы и отчаяние — к действиям.
Я едва могу дышать, когда опускаюсь на колени и завязываю шнурки на кроссовках, которые прихватила из гардеробной. У меня не перестают дрожать руки, перед глазами все расплывается, головная боль усиливается. От сильного головокружения меня начинает шатать, мне приходится закрыть глаза и дышать. Просто дышать. Я еле стою на ногах и как можно тише подхожу к окну. Глядя через плечо на закрытую дверь, я облизываю сухие, потрескавшиеся губы и открываю окно. Замок слева легко поворачивается, но замок справа — тугой, и мне нужны обе руки и все мое внимание, чтобы ослабить его. Каждая секунда кажется минутой, как будто этого мгновения будет достаточно, чтобы он остановил меня.
Тик, тик, тик.
Звук моего тяжелого дыхания и шум крови в ушах — это все, что я слышу, когда поднимаю окно так высоко, как только могу. Мне удается поднять тяжелую раму примерно на полметра, и я надеюсь, что этого будет достаточно. Я знаю, что есть способ каким-то образом повернуть окно и вытащить экран, но из-за спешки и нервозности не могу понять как.
Снова включается обогреватель, и у меня чуть не случается сердечный приступ, я едва сдерживаю крик.
Тик, тик, тик.
Я больше не могу ждать. Когда жар из вентиляционного отверстия смешивается с холодным ноябрьским воздухом, который дует мне в лицо, я начинаю паниковать.
Моя единственная мысль — выбить экран. Не тратя впустую время, я хватаю рубашку из корзины справа от меня и оборачиваю ее вокруг руки. Мои шаги были слишком громкими, но время важнее.
Я еще раз оглядываюсь на дверь, прежде чем выбить экран. На удивление он легко ломается, и я чуть не падаю вперед, порванная сетка царапает предплечье. Я сдерживаю вздох и игнорирую, как мое сердце, кажется, подскакивает к горлу, когда я смотрю с высоты второго этажа на холодную твердую землю внизу. Это зрелище отрезвляет. Трава покрыта тонким слоем белого снега, хотя погода испортилась и воздух резкий от пронизывающего ветра. Я делаю глубокий вдох, оттягиваю разорванный экран назад и разрываю его еще больше, защищая руку одеждой. Почему-то окончательно порвать его оказалось тяжелее, чем сделать первый разрыв.
Мое дыхание учащается, и ощущение головокружения возвращается, когда отверстие становится достаточно большим, чтобы я смогла пролезть.
Я уже знаю, что все
Дыши. Просто дыши.
Возвращаться нельзя. В ту секунду, когда ветер стихает, я вылезаю в окно до конца и балансирую на выступе. Костяшки пальцев становятся белыми от напряжения. Каждый раз, когда мне приходится заново хвататься за выступ, меня наполняет чувство страха. Я едва удерживаюсь ногами на выступе, а руки адски болят.
Я совершаю ошибку, когда смотрю вниз, оценивая, куда приземлиться, и понимая, что если ветер подует слишком сильно, то я сорвусь. Я не хочу умирать.
Проходит несколько мгновений, и я просто не могу пошевелиться. Ветер треплет мои волосы вокруг лица, и я крепко зажмуриваюсь, застыв от видения того, как я лечу вниз навстречу своей смерти.
Это занимает слишком много времени. Мне нужно идти. Я сначала двигаю левой ногой, достигая места, куда смогу дотянуться с края подоконника, держась обеими руками за оконную раму.
Мне приходится отпустить руки, чтобы наклониться, и я резко дергаюсь, что чуть не срываюсь. От высоты у меня кружится голова, но я продолжаю двигаться. Я, держась правой рукой за раму окна, левой тянусь к ближайшему выступу из кирпича. Мои ногти царапают грубый камень, но хватка тверда.
Я чувствую, что застряла здесь надолго. От холода немеют руки, ветер сдувает с места, и я боюсь, что если пошевелюсь, то сорвусь, но справлюсь с этим одним прыжком.
Крик вырывается из моего горла, когда я съезжаю на дюйм или два, пока моя нога в кроссовке не находит опору в виде декоративной резьбы на колонне, и я не могу обхватить ее руками. Адреналин бурлит во мне, и я молюсь, чтобы Мейсон не услышал. А затем я возношу еще одну безмолвную молитву: чтобы этот глупый план сработал.
Медленно, очень медленно я спускаюсь вниз дюйм за дюймом. Я смотрю только перед собой и в открытое окно. Я вижу, как колышутся занавески в спальне, пока я соскальзываю вниз по колонне со скоростью улитки, опираясь на выступы резной мраморной колонны.
Я даже не осознаю, что благополучно спустились, пытаясь двигаться дальше, когда у меня под ногами ощущается твердая почва. Я удивлена, но охвачена страхом, замечаю, что свитер повсюду порван, и мне так холодно, что я едва могу пошевелить конечностями. Я еще раз смотрю в открытое окно и понимаю, что это только вопрос времени, когда он поймет, что я ушла.
Бежать. Я не колеблюсь больше ни секунды. Мои руки и ноги приходят в норму, когда я выбегаю на подъездную дорожку к дому Мейсона и не оглядываюсь назад.