Шрифт:
Конец весны. Май. В Санкт-Петербурге установилась непривычно теплая и ясная погода, которую освежал прохладный ветер, разносивший по городу лепестки и аромат цветущих деревьев, почти перебивающий запах сырости и древности. На время повеселевшие и оправившиеся от депрессии горожане неожиданно надумали прогуливаться по собственному городу, будто забыв свое пожизненное призвание тосковать по песчаным пляжам и горячему солнцу. Даже на кладбище, где в один из этих прекрасных дней проходили скромные похороны некоего Бориса Ченогорова, царила сонная меланхолия, изредка нарушаемая рыданиями нескольких особо впечатлительных друзей (не только дам). Ближе всех к могиле стояли двое молодых людей, как полагается, в черных костюмах, подчеркивающих нездоровую бледность и покрасневшие глаза. Это младший брат и единственный сын покойного. Так, как дальше речь пойдет о них
Слушая проповедь священника и дожидаясь своей очереди, Андрей сосредоточенно грыз ноготь, размышляя о приближающемся фиаско. В его голове не было ни единой самой ничтожной идеи о том, что можно сказать, стоя над могилой собственного отца. Он погуглил похоронные речи, чтобы составить хоть какую-нибудь напутственную речь перед отправлением почившего в мир иной, но там были лишь фразы типа «Он был прекрасным отцом…», «я никогда не забуду своё детство…», «спасибо тебе за все…»
– Проклятье…
– …смотрит на нас с небес, желая, чтобы мы были счастливы и помнили о нём лишь самое лучшее.
Пастор закончил говорить и слился с толпой, давая место новому оратору. Все присутствующие, даже те, кто видел его впервые, повернулись к Андрею – его выдавал откровенный вид человека, волнующегося перед выступлением. Стараясь казаться уверенным и спокойным, Андрей пошел к надгробию. Ему казалось, что он будет идти вечно, а прямоугольник из черного мрамора так и не придвинется ближе. Пока он шел, все части его тела иногда вздрагивали от напряжения, со стороны его походка напоминала танец робота, но самому Андрею казалось, что он движется слишком развязно, слишком сильно размахивает руками, слишком громко шагает, блин, кажется шаркнул подошвой… Он стиснул зубы, надеясь, что не краснеет от смущения и неожиданно увидел памятник прямо перед собой. Глаза отца с черно-белой фотографии (выбрали фотку из его молодости), казалось, глядели прямо и не мигая в глаза Андрея. Стиснув зубы ещё крепче, Андрей отвел взгляд и неловко повернулся к собравшимся вокруг могилы людям. Он не хотел фальшивить. Он не хотел говорить заученными фразами. Он хотел быть искренним и оригинальным, как все спокойные успешные люди, любимые сыновья и умницы. Он хотел хотя бы успешно притвориться. Но он струсил и просто открыл рот, позволяя своему языку выговаривать что попало.
– В последнее время я был не очень близок с моим отцом… Но, думаю, я любил его. Я был его единственным сыном… я могу уверенно сказать, что мой отец был очень умным и хорошим человеком… И достоин памяти в наших сердцах… Я никогда не забуду своё детство, я многим ему обязан… никогда его не забуду.
Отчетливо ощущая, как дергается правый глаз, Андрей лихорадочно
Но у его отца были хорошие друзья. Все вежливо похлопали и даже не стали возмущаться, когда Андрей, не дождавшись окончания церемонии, и не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию дяди, вызвал такси и медленно побрел к трассе. Вениамину пришлось догнать племянника, пока тот не уехал один, и потом еще долго сдерживаться в машине, чтобы не отпинать его при водителе. При всем своём такте в обращении с женщинами, Вениамин абсолютно не был способен сочувствовать кому-либо из себе подобных. Сочувственно проводив их взглядами, участники церемонии снисходительно допустили мысль, что несчастные родственники покойного слишком много пережили в последнее время и это не может не выразиться в их поведении.
Они почти не ошиблись – Андрей и правда слишком много пережил в последнее время и теперь ничего на свете не желал так сильно как глубокого и долгого здорового сна. Он мог бы рискнуть дождаться конца похорон, но не хотел в последнюю секунду эффектно вырубиться, свалившись в могилу.
Упорно игнорируя Вениамина и стараясь не заснуть, он уткнулся в окно.
– Андрей, знаю, тебе сейчас тяжко, но что ты скажешь, когда на твоих похоронах я скажу что-нибудь настолько же тупое?
У Андрея сделался жалкий вид.
– Я даже не сомневаюсь, что так оно и будет. Но если ты правда изречешь нечто близкое к тому что сказал я, я открою глаза, восстану из гроба и скажу, что ты превзошел самое себя и ничего умнее я от тебя в жизни не слышал.
Вениамин хмыкнул, не соглашаясь, но и не отрицая. Правда, и такое может быть. Андрей еле удержался, чтобы не повернуться и не посмотреть на него. Вениамин казался ему забавным существом, которое по годам должно быть серьезным и ответственным, а на деле… на деле одело красный галстук к похоронному костюму (и где только взяло?). Но на этот раз дядя был настроен серьезно и даже на сколько-то процентов искренно.
– Тебе грустно и хочется сдохнуть. – Андрей приподнял брови, чтобы показать, насколько высоко оценил познания родственника в телепатии. – Но ты не должен винить себя за то, что ты от него тогда уехал. Рано или поздно это все равно должно было произойти… я даже удивлен, что ты так долго с ним продержался… многие подростки намного раньше уезжают от родителей – в гимназии, за границу, даже в интернаты… – он отвернулся к окну, стараясь не впускать в свой разум выражение лица племянника, которое было уж слишком эмоциональное. – Что меня больше беспокоит, так это то, что в момент его смерти ты был пьян, как собака!
Андрей дернул за ручку двери, собираясь вывалиться из машины на ходу, но Вениамин с неожиданной скоростью придавил племянника локтем к сиденью и заставил водителя заблокировать двери. Потом он удивленно посмотрел на Андрея, которого трясло несмотря на то что в машине было тепло. Его лицо посерело еще больше, а из глаз текли слезы, но вряд ли от печали. Скорее, парень был на грани нервного истощения и мечтал сейчас если не о покое, то хотя бы о смерти. У Вениамина мгновенно возник в голове целый список неприятных вещей, которые он мог бы ещё высказать племяннику, но он сдержался – иначе все стало бы только хуже. Он только собственноручно пристегнул Андрея ремнем безопасности и отодвинулся подальше, чтобы не раздражать его больше. В голове у Вениамина витали размышления вроде «Стоило ли брать на себя заботу о таком психе и алкоголике? А вдруг он совсем безнадежен?». Ведь в глубине души Вениамин всегда мечтал перевоспитать племянника и сделать из него крутого и умного человека. Разумеется, Андрею он об этих мечтах не сообщил бы и под угрозой расстрела.
Когда Андрей отчасти пришел в себя, он задумался, сонно разглядывая спинку водительского кресла перед собой – дядя подал ему неплохую мысль. Действительно, ему было бы уместно винить себя за то, что несколько лет назад он порвал с отцом, почти сбежал от него и стал жить с дядей. Завязал дружбу с веселым, даже чересчур веселым народом, отбросил заботы, стал выпивать… Совершил массу вещей, о которых не стал бы говорить в полицейском участке… Даже Вениамин бы удивился, если бы узнал, что до того, как попытаться выпрыгнуть из машины, Андрей только с ужасом думал о том, как он один будет жить в пустой квартире, где недавно умер человек и оправдывал себя тем объяснением, что его чувства печали об умершем притупились от бессонницы.