Ты нас променял
Шрифт:
— И тут ты подсобила, ух какая молодец, — снова издевательская реплика. — Но вы же не общались много лет.
— Верно, Платон отшвыривал меня. В это время я просто смотрела детей Самохваловых и получала за это зарплату. Я всегда хорошо выполняла основную работу, поэтому и задержалась на годы в их доме. Макс давно готовил удар для Плата, на работе у него теперь тоже сложные времена, не только в семье. Платон выбит из равновесия и ему не до бизнеса. Он ведь даже Максу не рассказывал, что спал со мной. Ни единой душе. Верил, что все держит под контролем. Макс хотел, чтобы я дала интервью и устроила Плату прилюдное полоскание грязного
— Черти какие-то, а не люди, — сплевывает шкаф. — В доме тоже о вас все знали?
— Нет, ни прислуга, ни охрана ничего не знали. Вскрылось все в последний день, когда я и Злата учинили скандал. Тогда и охранники подключились, и домработница открыла локаторы. Да и не спали мы в доме, пару раз минет сделала. Секс был на другой территории. Платон шифровался, так как понимал, что Злата не простит. Так и вышло. Искренне надеюсь, что амеба безголовая не даст ему шанса. Только Рите я рассказывала сказку о нашей любви, малолетняя дурочка и подсобила — заканчиваю, чувствуя злость.
Не желаю, чтобы Платон был со Златой. Очень верю в то, что ярость со временем спадет и мы сможем поговорить. Я действительно питаю к нему чувства и хочу попробовать быть вместе. Злата не пара Плату, пусть живет отдельной жизнью. Уж кто-кто, а я знаю и видела, какой она человек. Не удивлюсь, если и ребенка оставит Платону на воспитание, выбрав путешествия и кассу. Ей не до семьи.
— Мне твои рассказы про ваши трахи нафиг не сдались, сколько, где, зачем, не вижу разницы. А вот про Макса спасибо, теперь встало все на свои места. В принципе, так и думали, что дело тут не только в выпивохе Оксане, слишком она глуповата для комбинаций посерьезнее, — выключает телефон. — А лекарства, чья идея? — смотрит, не сводя с меня глаз.
— Для Златы и Риты давала Оксана, а Платону просил подливать Макс. Он не настаивал, просто советовал «помогать» другу. Эти двое вели параллельно свою игру. И параллельно мне платили. Максу невдомек, что его жена мечтала выжить Злату из дома и травила ее.
— Конченая, конечно, семейка, ничего не скажешь. А ты не лучше, давалка третьесортная. Что бы они там не планировали, исполнителем была ты, дорогуша, лекарства давала тоже ты, боюсь что и отвечать придется угадай кому.
Только успокоившись, я снова начинаю плакать.
Он прав. Теперь все свалят на меня — лежи или в земле, или в тюряге гноись.
Амбал садится в машину, а я ничего не понимаю. Он не убьет? Не станет закапывать? Подбегаю к автомобилю и рукой барабаню в дверь.
— Ты что, осмелела? — открывает окно и грозно произносит. — Вон отсюда! Радуйся, что живой оставил, будь моя воля, прихлопнул бы, как муху на стекле.
— Отвези меня домой, я не знаю где я, — в панике кричу.
— Твои проблемы, прогуляйся, весь день впереди. Смотри, к ночи выберись, а то зверей тут явно полно, сожрут звезду минета, отравятся еще, — закрывает окно и отъезжает.
— Кто заказчик? — бросаю в пустоту, амбал не слышит меня и не собирается напрягаться, врубив музыку на всю мощь.
Облегчение от того, что меня оставили живой, сменяется паникой. Теперь я хрен пойми в каком лесу — это раз, и слила всю информацию неизвестно кому — это два.
Сегодня я спаслась, но что будет дальше?
Осматриваюсь по сторонам и понимаю, что сумочка и телефон остались у амбала. Я даже не могу никому позвонить. И что делать?
Глава 33. Римма + Злата
Настоящее
— Здравствуй,
— Для чего вы просили встречу? У меня нет настроения и желания перекидываться колкостями, да и не особо я способна к ним, как помните.
— Спасибо, что согласилась на мой визит, приятно, что после всего ты не отказала. Видимо, к сыну есть чувства, — присаживается в кресло.
— Вы знаете ответ, по щелчку они не проходят, но не думаю, что это взаимно. Платон изменил мне, уверена, что новость вам известна. Рады? Ведь теперь не будет тупоголовой кассирши рядом, верно? — обращаюсь к свекрови.
— Мне было 20, - начинает она, игнорируя мой укол. — Первая беременность. Любимый сын. Нищета, в которой жили, — прокашливается, — она была тотальной. Платону нечего было и на ноги надеть. Муж свалил к кассирше из соседнего магазина, забрав все. Выкинул в суровую зиму с двухлетним Платом. Босиком. Я никогда не забуду эту боль и унижение, — глаза Риммы начинают слезиться. — Уверена, он тебе не рассказывал, как мы жили. Он ведь успешен, богат, красив, Бог. И держит лицо в любой ситуации. Хотя под броней его холода — горячее доброе сердце. Заботливое, — говоря о сыне ее лицо проясняется. — Когда Плату было девять, он сказал, что сделает немыслимое, чтобы я забыла о нашей ничтожной жизни, добьется всего. Купит мне лучшие вещи, дом, подарит безбедное существование. Я тогда лишь посмеялась. Но сын не обманул.
Слушаю затаившись. Я не знала. Ничего не знала о муже, с которым живу семь лет. Казалось, он и его нервная и разбалованная мамаша, родились с золотой ложкой в зубах, и никогда не знали бед.
— Платон упорный с детства, его хаяли, обзывали, даже кричали в спину нищеброд, но его это не шатало, пер как танк. Он был уверен, что сможет достичь чего-то в жизни и достигал. Я мать так себе, Злата, вообще. Не верила в сына, считала глупостью все его написания программ, увлечения, упоительные вечера в сети. Мы нищие. Точка. Так и должно быть. Отец не помогал сыну, но растил двух чужих девочек, было ужасно больно все это видеть, жил бывший муж неподалеку и мы частенько сталкивались с его новой счастливой семьей, — Римма берет стакан воды и делает глубокий глоток. — В пятнадцать Платон заработал первый миллион. Даже тогда я думала украл. Не укладывалось в голове, как этот мальчик смог. Но он смог. Его взяли в одну из лучших айти компаний и считали гением. Ребенок, а такое творит. Ум Платона поражал.
— Я знаю, что он способный, всегда был. Работа его жизнь, — произношу еле слышно.
Никогда не сомневалась, что даже сейчас он не достиг пика своего успеха.
— Мне жаль, что я не научила Платона ценить главное — семью. Напротив, привила понимание, что все крутятся ради благ около него, не достойны, не любят, пользуются. Он ведь не знал от меня особой заботы и никогда не требовал ее от женщин, принимая нормой их нежелание что-то делать по быту или как-то для него стараться. Мне стало страшно, когда ты появилась. Испугалась, что могу потерять своего ребенка, его расположение, заботу, то, что забудет обо мне, как когда-то его отец. Я эгоистка, ужасная, и не скрываю этого. Отчасти потому и сына тянуло на подобных мне. Но люди часто порицают в других то, чем полны.