Ты - наша
Шрифт:
— Говорила… — мой голос глохнет от напряжения, руки начинают трястись… Он же… Он же совершенно сумасшедший… Как же я так попала? — Но ты же знакомый…
— Это не факт…
Он отворачивается обратно к дороге, и я с ужасом смотрю на его четкий, жесткий профиль.
Машина набирает скорость, мчит куда-то в темноту.
И я в ней, словно Элли, ураганом унесенная.
Вот только мой ураган, похоже, куда неумолимей и безжалостней, чем в той детской сказке. Потому что стихии не бывают настолько непредсказуемыми.
Только люди.
11
Машина
Я нервно осматриваю интерьер салона, пытаясь придумать, что делать, как себя вести. Понятно, что кричать, звать на помощь бесполезно и глупо.
Разговаривать?
Угрожать?
Плакать?
На все это — четкое “нет”, потому что Камень — не тот парень, которого можно разжалобить или застаивть свернуть с намеченного пути.
Бороться?
Драться?
Сейчас, в движущейся машине, я этого сделать не смогу, не самоубийца же.
Ждать, пока затормозит?
А если он меня просто вывезет подальше, сделает там все, что захочет, и пришибет? Что я знаю о нем, кроме того, что это — опасный, замкнутый, неразговорчивый тип?
Ничего. Ничего! Знакомый… Надо же!
Но, в любом варианте, я не собираюсь просто так сдаваться, быть овцой на заклание. Мама бы предложила помолиться, но ни одна молитва на ум не идет.
Снова смотрю на водителя, замечаю то, на что как-то не обратила внимания, когда села в машину. Он напряжен, зол, а на костяшках пальцев — кровь. Свежая.
Камень не обращает внимания на это, хотя, очевидно, что ему больно. И на лице, на скуле — ссадина. Дрался? Может, потому такой злой? Ехал себе домой, избитый, а тут я…
Слабоватое оправдание, но я за него цепляюсь, изо всех сил не желая верить, что передо мной просто маньяк, поймавший очередную вкусную жертву.
— У тебя кровь идет… — мой голос в тишине салона звучит напуганно и тонко. Откашливаюсь, видя, что Камень никак не реагирует на мое замечание, продолжаю, — ты… Расстроен? Да? Тебя избили? Но, если так, то я же не виновата в этом… Отпусти меня, пожалуйста.
Камень молчит, рулит, смотрит вперед.
Поздравив себя с тем, что меня, по крайней мере, не затыкают, а, значит, есть вариант достучаться, продолжаю аккуратно нащупывать дорогу к свободе. Ох, если все получится, клянусь, больше никаких машин! Знакомых, незнакомых, вообще не важно! На автобусе буду ездить! Пешком ходить! Полезно для фигуры и нервов!
— Пораненные руки могут стать причиной инфекции… У тебя привика от столбняка есть?
Боже, что я несу? Какая прививка?
Камень, судя по всему, тоже не ожидает такого, поворачивается ко мне, пару секунд с изумлением рассматривает, а затем принимается ржать. Неприлично громко и неприлично заразительно.
Я только моргаю удивленно, приоткрыв рот. Смена настроения у него слишком резкая. Под
Камень, между тем, перестав ржать, бормочет:
— Неплохо…
А затем смотрит в зеркало заднего вида и принимается материться, несдержанно, грязно.
Я, еще сильнее перепугавшись почему-то такой острой смене поведения, тревожно оглядываюсь назад, но там никого и ничего, кроме слепящих фар какой-то машины.
Камень, не прекращая материться, давит на газ, машина буквально взлетает над трассой, а я с визгом цепляюсь за поручни.
Смотрю то перед собой, на темноту дороги, где уже даже фонарей нет по обочинам, а, значит, мы за пределами обводной. То на сжавшего губы Камня, с остервенением щурящегося по очереди в лобовое и зеркало заднего вида. То назад, где очень близко, буквально в паре метров от багажника, висит темная машина, постоянно слепящая нас фарами дальнего света.
И у меня в голове нет сейчас облегчения, нет радости, что все скоро закончится, потому что те, что преследуют Камня, явно не друзья мне, и явно не спасти меня хотят…
12
Когда машина делает резкий разворот и юзом уходит на обочину, я уже даже сил не имею, чтоб взвизгнуть, просто обреченно закрываю глаза и сильнее хватаюсь за поручни.
Что характерно, ни одной молитвы в голове по-прежнему не возникает.
Наверно, я — просто безбожница, не зря же мама ругалась постоянно и говорила, что я без души читаю псалмы… Вот меня и наказывают за недостаточную веру.
Камень коротко и очень емко высказывается по поводу неудачного поворота, затем наклоняется ко мне:
— Эй, ты как? Живая? Эй? Глаза открой!
Я судорожно дышу и не подчиняюсь его приказу. И без того страшно, а в спасительной темноте, вроде как, полегче.
Но Камня не устраивает моя реакция, ощущаю, как жесткие пальцы властно прихватывают за подбородок, заставляя приподнять голову, а щеку обжигает легкий, но чувствительный шлепок.
В шоке распахиваю ресницы, фокусируюсь сквозь непонятно откуда взявшиеся слезы на напряженном лице парня.
— Сиди в машине, ясно? — командует он, добившись оттенка осмысленности в моем взгляде, — что бы ни случилось. Блокируй изнутри. И сиди. Если что — вот тут, — он кивает на панель под потолком, где горят кнопки, — аварийка. Нажмешь, помощь приедет.
Больше он ничего не успевает сказать, потому что нас освещают фары подъехавшего автомобиля. И, судя по интенсивности и наглости свечения, это те самые люди, что висели на хвосте.
Камень щурится на свет, снова ругается и выпрыгивает из машины.
— Запрись, блять! — рычит он перед тем, как захлопнуть дверцу.
И я, судорожно и нелепо дергаясь, отстегиваю ремень и наклоняюсь к сиденью водителя, чтоб заблокировать двери изнутри.
Замечаю, что ключ остался в машине, а, значит, ни сам Камень, ни те, что нас преследовали, не смогут в нее проникнуть.