Ты не в моем вкусе

— Валентина Лопушок, останьтесь, пожалуйста, — голос немолодой женщины звучит громко и останавливает меня у самого порога, когда я намереваюсь покинуть аудиторию.

Доцент кафедры классической филологии прожигает меня строгим взглядом, сквозь большие очки, и я несмело подхожу ближе.

— Валентина, я могу взглянуть на записи, которые вы сделали сегодня на лекции?

Записей у меня нет, поэтому я не тороплюсь доставать тетрадь, а лишь устало выдыхаю и стыдливо опускаю глаза.

— Что с

вами в последнее врем происходит, я вас не узнаю? — Женщина снимает очки, кладёт их на стол и смотрит все так же серьезно, но голос звучит гораздо мягче и располагает к диалогу, — Валя, скоро сессия, а вы, вместо того, чтобы внимательно слушать новую тему, витаете где-то в облаках.

— Простите, пожалуйста, Розалия Савиевна, я обязательно возьму у кого-нибудь и перепишу сегодняшнюю тему.

— Мало переписать, материал нужно усвоить, а для этого нужно на лекциях слушать преподавателя

— Простите ещё раз, у меня, правда, сейчас есть трудности, касающиеся семьи, но я надеюсь, что в скором времени они разрешатся

— Я тоже, очень на это надеюсь, мне не хотелось бы ставить вам на экзамене плохую оценку, поэтому идите, Валентина, и решайте свои проблемы

— Всего доброго, Розалия Савиевна

Решить мои проблемы не так уж и просто. Я живу с бабушкой, которая уже две недели лежит в больнице и никак не идёт на поправку. Вчера вечером, когда я ее навещала, меня вызвал на разговор лечащий врач и, буквально, ошарашил новостью.

Бабушке необходима операция, но вся проблема заключается в том, что эти операции делают только на платной основе. Сумма вполне себе подъемная, но не для нас. Мы живем на одну бабушкину пенсию и отложить лишнюю копеечку у нас не получается.

Моя мама уехала жить в Лондон со своим новым мужем и последнее, что она для меня сделала, это оплатила весь период обучения в престижном ВУЗе.

Она никогда не питала ко мне материнских чувств. Когда папа умер, моим воспитанием занялась его мать, то есть моя любимая бабушка — Татьяна Александровна. Сначала моя мама старалась меня навещать, точнее, я просила, чтобы она пришла, но со временем, я повзрослела и поняла, что инициатива всегда исходила только от меня, а ей до меня нет никакого дела.

С тех пор, когда она уехала из страны, наше общение свелось к минимуму и теперь, ограничивается лишь одним поздравлением с Днём Рождения или с Новым годом.

Я вышла из кабинета и в коридоре наткнулась на курносую, слегка пухлую, кучерявую блондинку — Машку Красильникову. Она всегда знала о моих проблемах и с лёгкостью доверяла мне свои секреты. За два года в университете мы успели крепко сдружиться и стали хорошими подругами.

Машка ждала меня, когда я выйду из аудитории и тут же налетела с расспросами:

— Ну что, Валь, отчитывала?

— Заслужила, — выдохнула я

— Что с бабушкой? — Девушка положила свои руки на мои плечи и заглянула в глаза

— Все плохо, Маш. Бабушке не становится лучше, лекарства, которые дают в больнице на бесплатной основе, они только поддерживают

ее состояние. Нужна операция, а у меня ни копейки.

— Слушай, а почему ты не хочешь позвонить матери, она вроде у тебя при деньгах, попроси у неё, неужели она не оплатит операцию своей бывшей свекрови?

— Шутишь? — я горько усмехнулась, — ей на меня-то плевать, а на здоровье бабушки, тем более

— Ну можно же попробовать! — Подбадривающе заявила, — ну или хочешь, я могу попросить деньги у родителей, а потом отдашь, как сможешь

— Маш, я пока сама постараюсь что-нибудь придумать. Сначала устроюсь на работу, а дальше видно будет.

— Ва-аль, — обеспокоено протянула девушка, дёргая меня за рукав кардигана, чтобы я посмотрела в окно, — это, случайно, не нашего Генку там метелят?

Я выглядываю и вижу, как темная фигура коренастого парня в кожаной косухе склонилась к рыжеволосому Генке, который лежит на грязной траве с окровавленным носом, и нам этого уже достаточно, чтобы оторваться от окна и быстро броситься к другу на помощь.

Я не знаю в какой глубокий угол забился весь мой страх, когда я со всего размаха огрела незнакомца увесистой сумкой по голове. Очевидно, что мы не в одной весовой категории, да и меряться силами с мужиком, такая себе перспектива, но за Генку стало обидно.

— С ума сошла, ненормальная, жить надоело? — Черные глаза парня вцепились в мое лицо и, как раскалённые угли, сверкали красными искрами.

— Чт-то т-тебе нужно от Генки? — заикаюсь, но храбро спрашиваю

— Не твоё дело, девчонка, — сочит сквозь зубы, но потом смотрит на рыжеволосого парня и расплывается в наглой улыбке, — слушай, это чего, защитница твоя что ли? — А потом уже мне, — смелая да?

— Если дело касается моих друзей, то да, придушу и не поморщусь. Так что, валил бы ты от сюда!

Ну все, теперь мне точно крышка.

— Ха-ха, — смазливый открыто смеется, но потом щурит взгляд, широко ухмыляется и делает шаг ко мне, я ели сдерживаю себя, чтобы не закрыть руками лицо, — а ты и правда смелая, ну хорошо, я тебя запомнил, — он отходит в сторону, поворачивается к Генке и сердито бросает, — ещё увидимся, Зайцев, когда будешь без своих телохранителей.

Брюнет уходит, а мы кидаемся к лежачему на траве Генке и помогаем ему подняться, только спросить ничего не успеваем, потому что он сам хмурит бровь и со всей строгостью говорит:

— Лопушок, ты чего белены объелась? Это же Раф, с экономического

— Мне это о чем-то должно говорить?

— Ты чего? Макс Рафальский, на магистратуре учится, его, почти, весь универ знает, — Машка тоже смотрит на меня с тревогой

— Да мне хоть Папа Римский! — Уверено говорю, — это не значит, что он может нападать и избивать моих друзей. За что хоть он тебя? — Уже спокойно интересуюсь и достаю из сумки бумажный платок, чтобы дать его Генке

— Сам заслужил, Валь. И если бы ты не влезла, то все бы обошлось одним ударом, а теперь… — Вытирает нос, — даже боюсь представить.