Ты не знаешь меня

Ле Карр Джорджия

— Когда Сэм приедет? — нервно спрашиваю я.

— Скоро.

— Ладно. Я выпью с тобой.

Молча он наполняет нам обоим стаканы и приносит мне.

— Мы должны за что-то выпить.

Он поднимает цинично брови.

Я поднимаю свой бокал.

— Тост — за счастливую жизнь для нас обоих.

— За счастливую, — вторит он, но его голос звучит глухо и странно.

Мы чокаемся и выпиваем до дна. Он разворачивается и опять направляется к бутылке.

— Чем ты займешься сегодня? — интересуюсь я, чтобы как-то прервать напряженное молчание. Он мне кажется таким отчужденным, холодным,

мне даже с трудом верится, что это один и тот же мужчина, который совсем недавно слизывал с меня мороженое, пока я хихикала как школьница. Или тот мужчина, который вошел ко мне в душ и поцеловал меня так, словно я самое дорогое и ценное, что у него есть.

Он пожимает плечами.

— Буду спать. А ты?

Ага, мы оказывается предпочитаем отвечать односложно. Я тоже могу играть в эту же игру. Поэтому фыркаю и говорю:

— Докучать слугам.

Его телефон вибрирует, и он напрягается всем телом. А внутри меня что-то происходит, пока я наблюдаю за ним, как он достает телефон и прикладывает его к уху.

— Да, она выйдет сейчас, — отвечает он.

Мне хочется дотронуться до него. Я хочу его поцеловать. Хочу, чтобы у нас еще были и другие свидания. Я чувствую... О, Боже... я не могу...

Я не хочу уходить от него.

9.

Ной Абрамович

Бег по кругу

Как только таксист отъезжает, я закрываю входную дверь и иду в гостиную. Дом похож на гребаный склеп. Неудивительно, что я никогда не приезжал сюда. Этот дом создан для семьи. Он предназначен, чтобы в нем слышались голоса женщины и детей. А не стояла такая гробовая тишина.

Я испытываю жгучее желание что-нибудь разбить. Беру стакан, который поставил на кофейный столик и бросаю его не глядя. Он ударяется в стену и с оглушительным треском разлетается на осколки. Потом опять наступает тишина. Я нажимаю ладонью на лоб. Черт. Мать твою.

Этого не может быть, бл*дь, этого просто не может быть.

Никогда.

Я быстро иду к бутылке коньяка и наливаю большую порцию. Выпиваю залпом, жидкость обжигает горло и пустой желудок, и наконец, появляется тупая ноющая боль. Я опускаюсь на диван и наливаю себе еще. Таша Эванофф. Мои конечности тяжелеют и деревенеют. Я хватаю бутылку и делаю большой глоток из горлышка.

Ну и хер с ней. Она всего лишь обычная женщина.

Есть такая китайская поговорка. Люди как вода на пальцах. Вытаскиваешь пальцы из воды, и она быстро стекает, даже воспоминаний не остается. И сколь бы значительными не были эти люди, их отсутствие ничего не значит, черт побери, потому что жизнь берет свое.

Я смотрю на пятно и вмятину на стене. Нужно будет вызвать какого-нибудь специалиста, что закрасил или зашпаклевал это дерьмо. Мне придется сделать то, что, наверное, больше всего привело в бешенство моего дизайнера. Пока эта мысль крутится у меня в голове, я отправляюсь на кухню. Останавливаюсь в дверях и смотрю на столешницу, измазанную мороженым. Я снова вижу Ташу, лежащую на моей темной мраморной столешнице, полностью покрытую сладким таявшим мороженым,

извивающуюся, смеющуюся, липкую.

Я опять вижу, как наклоняюсь, медленно слизывая капли с ее груди, живота, мой язык проходится везде, исследую каждый сантиметр, делая вид, что я не очень-то заинтересован в ее сладком нектаре между ног. Еще больше мороженого появляется на ее хихикающем теле, теперь есть больше что слизывать, пока она не перестает извиваться и хихикать.

Я отворачиваюсь от измазанной столешницы. Я никогда не чувствовал себя таким одиноким, никогда в своей жизни. Я сажусь на диван и вытягиваю ноги. Начинает светать, она должна была уже приехать домой, звоню Сэму.

— Все сделано, — сухо говорит он.

— Где ты ее высадил?

— Недалеко, в соседнем квартале.

— Спасибо.

Я пью до тех пор, пока у меня не начинает двоиться перед глазами, но желание никуда не девается. У меня нет сил даже взглянуть на кровать. Я закрываю глаза и иду спать. Просыпаюсь от звуков на кухне. В голове стучат тысячи молоточков. Я вижу пустую бутылку, катающуюся по полу.

У меня вырывается стон, когда появляется Ирина.

Она входит в комнату, неся в руке блюдце.

— Nikolashka, — зовет она. Ее голос отдается у меня в голове гребанным колокольным звоном.

Есть старинное русское средство от похмелья — ломтик лимона, чайная ложка сахара и чайная ложка кофе с горкой.

Я отрицательно качаю головой, и режущая боль тут же простреливает висок.

— Nyet, — шепчу я.

— Или это, или haash, — в ее голосе не слышится ни грамма сочувствия. Бл*дь. Haash — это густое рагу из кавказской кухни, его варят в течение шести часов из требухи и ножек говядины, и добавляют туда, что может быть еще хуже, редьку и много чеснока. Я бы скорее умер, чем позволил хотя бы одной капли этого дерьма попасть ко мне в рот.

Я опускаю ноги на пол, но стреляющая боль отдается в голове.

— Черт, — ругаюсь я, обхватив голову руками и начиная ее укачивать.

Ирина терпеливо стоит рядом со мной с блюдцем.

Я протягиваю руку, беру ломтик лимона, зажимаю его сухими губами и медленно жую. Как только проглатываю, она удовлетворенно кивает и идет обратно на кухню. Я медленно поднимаюсь с кровати, нога за ногу отправляюсь в ванную комнату. Включаю душ и стою под горячими струями. Наконец-то кровь в моих венах начинает двигаться. Я начинаю ворочать шеей в разные стороны, потом плечами. Прошлая ночь как во сне. Я выхожу из душа, чищу зубы и голый иду в спальню.

Блики солнечного света через окна заставляют меня прищуриться. Я поднимаю глаза на неубранную постель. Таша была не сон. Я иду к кровати, хватаю постельное белье и тяну его к носу. Ее запах остался на нем, как ранний утренний туман на озере.

Я не могу просто так отпустить ее. Она принадлежит мне.

Я подхожу к окну и открываю створки. Ярко-желтый солнечный свет ослепляет на мгновение, а потом я вижу их. Предзнаменование. В голове я слышу голос своей бабушки, которая говорит: «Еto magiya». По обе стороны от моих ворот на столбах сидят два дрозда.