Ты отдашь все!

Серова Марина Сергеевна

– Скоро все определится.

– Но как и что определится? – не отставал Сева.

– Да вроде нормально все. Врач говорит, что лечение прошло успешно, нужно показаться ему еще раз, – не очень охотно поведал Максим, глядя на стол и вертя в руках зажигалку. – А потом она будет наблюдаться уже здесь, в местной клинике.

Сева понимающе кивнул головой.

– А настроение как? И самочувствие?

– Да не жалуется больше. И плакать, слава богу, перестала по этому поводу. Наоборот, смеется все время.

– Да, Марина Анатольевна –

эмоциональная женщина, – с видом знатока произнес Гайворонский.

– Ты только при ней не заводи об этом, ладно? А то она, не дай бог, снова расстроится.

– Понял, – кивнул Сева. – Макс, вы же знаете, Сева – воспитанный человек!

В это время в комнату вернулась Марина. Она поставила на стол поднос с тремя стаканами и пододвинула Севе сахарницу. Гайворонскому, очевидно, надоело притворяться и с отвращением хлебать переслащенный чай, и он не стал сыпать в него сахар.

– Он поездом приедет? – бросив в рот конфетку, спросила Марина.

– Самолетом! – отрезал Сева. – Они, правда, сейчас падают часто. Я опасаюсь за Леву.

– Господи, ты о нем говоришь, как о любимой женщине, – улыбнулась Заботкина.

Гайворонский, не обратив внимания на последнее замечание Марины, вынул из кармана старинные часы на цепочке.

– Так, через шесть минут я ухожу. У меня злая супруга.

– Да мы знаем, – хмыкнула Марина и выразительно посмотрела на Гайворонского.

Сева смущенно закашлялся:

– Вот вы знаете, Марина Анатольевна, что это печаль всей моей жизни, мой крест, и нарочно язвите.

– Да я ничего такого не сказала, – развела руками Марина. – Это ты весь вечер пытался язвить на наш счет, Левой нас пугал.

– Так я просто хотел вас развеселить немного.

– Да уж, развеселил, – усмехнулся Максим.

– Так, мне пора, – поднялся Всеволод и походкой старого израненного солдата промаршировал в прихожую.

Максим взял в руки его органайзер и собирался уже подать его владельцу, как вдруг Гайворонский картинно выхватил его с выражением ужаса на лице.

– Это же мой органайзер! – широко раскрыв глаза, провозгласил он. – Это мой органайзер, вам не удастся его присвоить! Мне его Лева подарил.

– Ой, ну все! – не выдержала Марина. – Совсем ты чокнутый какой-то стал. Тошнит уже от твоих дурачеств.

– Я уже ухожу, – хмуро бросил ей Гайворонский. И, уже выйдя на лестничную клетку, он совсем другим тоном попрощался: – До свидания, ребята. Рад буду видеть вас у себя. Спасибо за чай.

Незлопамятная Марина помахала Гайворонскому рукой. Максим же, едва только за Всеволодом закрылась дверь, покачал головой.

– С Севой что-то происходит. С головой, в смысле.

– Вот-вот, мне тоже его психическое состояние внушает опасения, – поддержала его Марина и пошла в кухню, мыть посуду.

Максим отправился за ней и, сев на табуретку, закурил и продолжил:

– Непосвященные люди, слыша его разглагольствования насчет Маркова и фразы типа: «Я люблю

Леву», вообще могут решить, что он сменил ориентацию. У меня, кстати, Дима Тугов уже спрашивал, не того ли он?

– Ну, Тугов вообще известный дуб и солдафон! – отреагировала жена Максима. – Хотя, если так пойдет дальше, знакомство с Севой может начать нас компрометировать в глазах общественности, – хохотнула она.

– Будем надеяться, что до этого не дойдет.

– И все же, непонятно мне, почему Сева так лебезит перед Марковым? Ведь Лева, насколько я помню, как-то снисходительно всегда к Севе относился. Марков вообще не очень-то приятный в общении человек, а Сева прощает ему все грехи. И потом, у Маркова же не едет крыша! Он всегда оставался сухим, прагматичным человеком.

– Наверное, это тоже можно объяснить, – пожал плечами Максим. – Сева живет в каком-то своем мире, варится в нем, спасаясь таким образом от скуки и серости жизни. Вот и придумывает себе этот театр, развлекается.

– Только вот нам с тобой теперь не до развлечений, – вздохнула Марина и, домыв последний стакан, вытерла руки и подошла к мужу. Обняв его, она спросила: – Что же мы делать-то будем, Максим? Деньги ведь нужно отдать... Я не думала, что Лева вернется. А раз там у него дела не пошли, значит, он потребует вернуть долг как можно быстрее.

– И не «как можно быстрее», а сразу же! Ты же знаешь его характер и его способность – производить своим языком массу звуков в единицу времени! Разорется, всем друзьям насплетничает, какие Заботкины подлецы, наплетет, что мы его обманули, на его деньги квартиру себе купили, три машины, и все представит так, словно мы специально решили его кинуть. А нам потом объяснять, что мы не верблюды. Ты же знаешь, что у него дар убеждения. Мне он, к примеру, скажет, что ты ему по секрету сообщила, что я стал полным сексуальным ничтожеством, а тебе – что у меня есть любовница!

– Блин, вот же принесла его нелегкая! – воскликнула Марина. – Что ему стоило задержаться там месяца на четыре, хотя бы? За это время можно было бы что-то придумать...

– Ладно, идем спать, – зевнул Максим, поднимаясь и направляясь вместе с женой в спальню. – Есть у меня один вариант, но очень уж крайний. Не хотелось бы мне к нему прибегать…

– Это ты о чем? – расстилая постель, спросила Марина.

– Долго объяснять, к тому же, мне совсем этого не хочется. Завтра расскажу.

Максим еще раз зевнул, лениво разделся, кое-как покидав на стул одежду, и лег в постель. Марина же, озабоченно покачав головой, стала аккуратно раскладывать вещи мужа. Раздевшись, она тоже залезла под одеяло, с досадой отметив, что Максим уже захрапел.

* * *

На Всеволоде Гайворонском не было лица. Открывшая ему дверь Марина даже испугалась, решив, что у Всеволода произошло что-то кошмарное.

– Что случилось? – нахмурив брови, спросила она. – Проходи скорее.