Ты плоть, ты кровь моя
Шрифт:
Хелен стояла у фасада дома, протирая тряпкой стекло окна гостиной. Маленький транзисторный приемник на подоконнике тихо наигрывал что-то, настроенный на канал Радио-2.
Элдер на тротуаре дожидался, пока она почувствует его присутствие и обернется. Женщина подняла голову и увидела его отражение в только что протертом до блеска стекле.
– Что вы здесь делаете? – Никакой враждебности, просто удивление. – Надо полагать, вы не просто шли мимо?
– Надо полагать, нет. – Он улыбнулся, но ответной улыбки не увидел. На ней были черные брюки и свободная черная рубашка, волосы стянуты на затылке узкой полоской ткани, синей с черным.
– Как вы догадались, что я дома?
– Да никак.
– Я ведь работаю, вы знаете?
– Знаю.
– Там, на набережной. Магазин сладостей – пирожки, мороженое, сахарная вата…
– Но сегодня вы не работаете.
– Если не считать вот этого.
– Я хотел бы поговорить с вами.
– Так я и подумала.
– Да нет, я имею в виду…
– Я знаю, что вы имеете в виду.
Мимо медленно прошла пожилая женщина – в зимнем пальто, несмотря на теплую погоду, – она толкала перед собой плетеную корзину на колесиках, так что Элдеру пришлось отступить ближе к дому, чтобы дать ей дорогу.
– Это связано с исчезновением Сьюзен. Я тут проглядел материалы по ее делу.
У Хелен из-под повязки выбилась прядь волос, и она подняла руку и заправила ее на место.
– Не могу сказать, что обнаружил что-то новое и значительное. Не хочу, чтобы вы так подумали. Я вообще могу ничего не обнаружить. Просто иногда так бывает, что, когда просматриваешь все заново, ну, не знаю, вроде как видишь все в другом свете.
Она выжидательно смотрела на него. А ему вовсе не хотелось вселять в нее напрасную надежду.
– Вот я и подумал, может, нам следует поговорить… Я хотел бы задать вам несколько вопросов… если не возражаете.
– Вот, держите. – Она протянула ему руку.
– Что? – не понял он.
– Возьмите меня за руку. И задавайте свои вопросы.
Он сделал, как она просила: косточки жесткие, кожа вовсе не гладкая, пожатие твердое.
– Со мной не надо так уж осторожничать, – сказала она. – Я не из стекла сделана.
«Да уж, – подумал Элдер, – тут вам и плоть, и кровь». И последовал за ней в дом.
Внутри было тесно и уютно, плотно заставлено мебелью, которая скорее всего прибыла сюда вместе с ней оттуда, где она жила раньше, где они жили втроем – Тревор, Сьюзен и она сама, – вещи, с которыми она не хотела расставаться, которые не желала ничем заменять. Темно-оранжевые занавеси на окне, ковер с геометрическим узором на полу, грязно-коричневых тонов. Слабый, но явственный запах табака.
– Вам придется довольствоваться тем, что попадется, так, кажется, говорят? Ладно, я сейчас. Переоденусь и поставлю чайник. Чаю хотите?
– Да, спасибо.
– Тогда присаживайтесь. Я скоро.
На стене висели две акварели, виды Уитби, в вазе стояли засохшие цветы; на каминной полке – фото Сьюзен в рамке; еще одно, вместе с родителями, – на телевизоре. На первой она была в ярко-красном топе, длинные ноги затянуты в тесные джинсы. Розовые шлепанцы на ногах. Яркий, солнечный день, она даже немного прищурилась от слепящих лучей, отведя глаза от объектива чуть в сторону. Кончики рыжеватых волос пылают огнем.
Их еще много здесь, Элдер был в этом совершенно уверен; тщательно сберегаемых, разложенных в хронологическом порядке; а еще школьные табели, аттестаты, благодарственные
– Ну вот и я.
Хелен медленно вошла в гостиную, неся в каждой руке по кружке, и Элдер принял у нее одну – с видом аббатства Уитби, перечеркнутым тоненькой трещинкой в глазури.
– Спасибо.
Он улыбнулся, и она ему ответила – едва-едва, одними глазами.
– Очень мило тут у вас, – заметил он, откидываясь назад.
– Тесно, хотите сказать.
Она сняла ленту с волос, и теперь они падали почти до плеч, обрамляя лицо. Морщинки в уголках глаз довольно явственные, под глазами немного припухло. Остатки туши, как он заметил, были убраны.
– Так что бы вы хотели узнать?
Чай был слабый, словно пакетик слишком рано вытащили.
– В тот последний день, – начал Элдер, – что вам запомнилось? До того, как Сьюзен ушла.
– Любые подробности?
– Да. Мне некуда торопиться.
Хелен сжала свою кружку в ладонях.
– Встали мы поздно, насколько я помню. Тревор всегда в таких случаях злился, даже во время отпуска. Сам-то он любил встать пораньше и сразу заняться делами, даже если и дел-то особых не было. Он отправился на прогулку. Купил газету на обратном пути, скорее всего «Экспресс»; иногда, правда, он покупал и «Мейл». – Она отпила немного чаю. – После этого мы отправились к заливу Робин Гуда. На машине. На часок или около того. Тревор, он любил побродить по оставшимся после отлива лужам около скал, а в это время, кажется, как раз и был отлив, а мы со Сьюзен сидели на скамейке над пляжем. И разговаривали. Трепались, можно сказать.
– Помните, о чем?
– Ну, о том о сем… О чем угодно, что в голову взбредет. Об учебе в колледже, куда она собиралась, об этом тоже немного говорили, я помню.
– Она волновалась? Беспокоилась? О начале учебы в колледже?
– Нет, совсем нет. Ждала с нетерпением. Шиобан и Линси, ее подруги по драматической студии, они тоже туда поступили. Она, знаете, трудно сходилась с людьми, Сьюзен, понимаете, далеко не со всеми в школе ладила. Потом, когда она стала заниматься в этой драматической студии, дела у нее начали складываться получше. Они повсюду разъезжали со своими постановками. Повсюду. Лидс, Манчестер, раз даже в Лондоне были. Ньюкасл-он-Тайн. И вернулись домой в четыре утра или где-то около того. Тревор уже собирался в полицию звонить – так переволновался.
– Но все обошлось?
– О да. Там была какая-то пьеса Шекспира, она несколько часов идет… Да еще колесо по дороге спустило.
– И Сьюзен…
– О, ей это страшно понравилось. Она была просто счастлива. Такое приключение! У нее это прямо на лице было написано.
– А эти ее подруги, они вместе с ней там были?
– Шиобан и Линси. Да, конечно. Их было водой не разлить, весь тот последний год.
Обеих девушек допрашивали, это Элдер знал точно. Расспрашивали обо всех знакомых, об отношениях с мальчиками, отношениях, которые Сьюзен по любым причинам могла скрывать от родителей. Несколько историй о вечеринках, о выпивке, запрещенной им по возрасту, можно не считать, равно как и легкий флирт, обжимания и лапанье в уголке, – ничего больше все эти допросы не дали.