Ты самая любимая (сборник)
Шрифт:
Ангела с Небес нигде не было.
— С кем ты разговаривал? — удивилась жена.
— Ни с кем…
— Как ни с кем? — Она проверила стенной шкаф, выглянула в окно. — Я же слышала. Ты разговаривал…
Он занервничал:
— Ну, разговаривал. Сам с собой.
— Женским голосом?
Он сфальшивил, сказал тонким голосом:
— Ну, просто в горле что-то… Гм-м!
Она повела рукой по открытым шкафчикам:
— А что ты ищешь?
— Сладкое что-нибудь, горло першит. Неужели нет ничего?
Она
— Заначка! — сказала она и поставила банку на кухонный стол. — Настоящая! Вологодская!
— Спасибо, — буркнул он.
— Я пошла спать. Ты придешь?
— Угу. Иди уже.
Она сладко потянулась всем телом и прильнула к нему:
— Я тебя жду…
— Сказал же: приду! — Он повел глазами по кухне. — Только чаю выпью…
Она чмокнула его и вышла из кухни.
Он облегченно выдохнул и закрыл глаза. А когда открыл — Ангел с Небес уже сидела на кухонном столе и с недоумением вертела в руках банку сгущенки. Говоря при этом:
— А что это? Как это открыть?
Пачевский шагнул к ней, хотел взять сгущенку, но жена вдруг вернулась:
— Паша, а что тут шумело? Мыши?
Он обмер, посмотрел на кухонный стол.
На столе никого не было, даже банки сгущенки.
— А? — сказал он в ступоре.
— Я говорю, у нас мыши завелись?
— Да, кажется…
— Придется мышеловку купить… Ладно, я тебя жду…
И жена ушла.
Он обессиленно присел на кухонный стол.
Из-за его спины протянулась рука с банкой сгущенки.
— Открой, пожалуйста…
Он даже не удивился. Взял банку, шагнул к кухонному шкафу, открыл ящичек, извлек из него консервный нож и стал открывать сгущенку.
А Ангел с Небес, сидя на кухонном столе и болтая ногами, говорила гневно:
— Как ты обращаешься с женой? Почему она не беременна? И вообще я не понимаю: почему у вас на улицах совершенно нет беременных женщин? Вы их не?.. А зачем вы живете? Вы обязаны регулярно заниматься сексом! Хотя бы два раза в сутки! Это минимум, без которого женщины не могут!..
Он протянул ей открытую банку:
— Держи.
— А это вкусно?
— Попробуй.
Она высунула язык, лизнула сгущенку и воскликнула от восторга:
— Вау!
— Тихо! — испугался он и зажал ей рот.
Но она больно куснула его пальцы и тут же стала лакать сгущенку языком, приговаривая:
— Ой, как вкусно! Ой!.. А я-то подумала, это знаешь что? Но это куда вкусней!.. А выглядит как мужская… Ой, как вкусно!.. И это есть в «Седьмом континенте»? Я завтра возьму тысячу банок!
Он протянул ей ложку:
— Вот ложка. Ложкой удобней.
Повертев ложку в кулачке, она зачерпнула ею сгущенку и отправила в рот.
— Вау! — плотоядно повторила она. — Действительно, так удобней! Как это называется? Ложка? Вы давно
Глядя, как она ест, Пачевский осторожно спросил:
— А у вас там… на этой… на Венере… мужиков — что, совсем нет?
— Не-а…
— Никаких?
— Нет…
— А эти? Ангелы?
— Так они ж ангелы. У них ни борода не растет, ничего. От них нельзя забеременеть.
Он оцепенел, потом спросил с напрягом:
— А ты… Ты от меня забеременеть хочешь?
— Конечно! А зачем я сюда прилетела? Бог нам велел рожать. И у меня там дети — как забеременею, сразу к ним улечу, тут же… — Она доскребла в банке остатки сгущенки, вылизала ложку, облизнула губы и зажмурилась от счастья: — Ой, как вкусно! — Причмокнула языком и сладко — всем телом — прильнула к Пачевскому. — Можно, я тебя соблазню?
Он отпрянул и испуганно глянул на дверь:
— Здесь?! Ты с ума сошла!
Но она уже ластилась к нему и, медленно опускаясь на колени, шептала:
— Конечно, мой сладкий… Здесь… Здесь и сейчас…
Пачевский обмер, откинул голову и закрыл глаза.
Летом, в период отпусков, сотрудники издательства «Женский мир» работали каждый за двоих, и Пачевский совмещал свои обязанности с обязанностями экспедитора. То есть в фургоне с надписью «КНИГИ» колесил рядом с шофером по городу, развозя новые тиражи по книжным магазинам и уличным лоткам. Большие книжные магазины, вроде «Москвы» на Тверской и «Дома книги» на Ленинском проспекте, расплачивались, конечно, безналично и через банки, а уличные лотки и палатки — налом, который Пачевский складывал в свой потертый кожаный портфель. Летом уличная книжная торговля идет вдвое, а то и втрое лучше, чем зимой, к концу дня портфель становился тяжелым.
Приехав в издательство, Пачевский устало опускался на стул в своем кабинете-каморке, устало откидывал руки за голову и устало, в ожидании хозяйки, закрывал глаза. Но тут же и открывал их, косился на окно.
Однако никто в это окно не влетал.
С разочарованным вздохом Пачевский вставал, закрывал дверь своего «кабинета», открывал портфель, пересчитывал деньги, бумажными ленточками заворачивал их стопками по тридцать, пятьдесят и сто тысяч рублей и складывал в свой небольшой сейф.
В тот день все повторилось, как обычно, — поездка по душной и пыльной летней Москве, усталость и простая операция пересчета выручки и упаковки ее в сейф.
Но когда все было посчитано, за его спиной вдруг раздался негромкий восхищенный свист.
Он испуганно оглянулся.
Конечно, это Ангел с Небес.
— Вот здорово! Ты такой богатый! — сказала она, глядя на деньги. Он горестно усмехнулся:
— Если бы!
— Что значит «если бы»?
— Это не мои деньги.
— А чьи?