Ты следующий
Шрифт:
Нет смысла терять время и доказывать, что двойственная природа коммуниста аналогична. Подставьте другой термин, и вы сами в этом убедитесь. Ленин тоже по-своему говорит о такой двойственности.
Далее Лютер сообщает нам, что для души ни на небе, ни на земле нет ничего иного, кроме слова Божьего — Евангелия, в котором она может свободно существовать.
«Ты спросишь, однако: какое же это Слово, которое дает столь великую милость, и как мне следует им пользоваться? Отвечаю: это не что иное, как проповедь о Христе… Оно должно сбыться, что и происходит, когда ты слышишь, как твой Бог говорит тебе, что вся твоя жизнь и дела суть ничто для Бога, но со всем тем, что в тебе есть, ты подлежишь вечной погибели. Если ты воистину веруешь и понимаешь, сколь виновен ты, то отчаешься в самом себе… Чтобы, однако, освободить тебя от тебя самого, то есть от
Это и есть великая и бескрайняя свобода христианина. Тот же механизм производил свободу коммуниста, но он верил в слово без Бога, посему его брак с вождем и Учителем был порочным. Мы все же смогли перенести все свои грехи на верховную личность и приватизировать добродетели целой эпохи.
До Медиоланского (Миланского) эдикта христианские коммуны не подчинялись никакой земной власти. И твердо отстаивали общность благ.
Христос намного умереннее во взглядах, чем его апостолы. А они, вероятно, умереннее многих других фанатиков. Тех, что умирали на аренах.
IV
Все Евангелия написаны около 60-го года нашей эры. Следующие два века отцы церкви занимались апологетикой.
Данный термин, вероятно, восходит к неоплатонику Флавию Юстину, который в начале II века создал две страстные апологии христианства.
Этот первый философ, который принял христианство, лично мне очень интересен, потому что он откровенно рассказывает, как и почему обратился к новой вере (в «Разговоре с Трифоном Иудеянином»). Автор предстает перед нами человеком, вечно ищущим путь к Богу. Он приближает нас к Нему.
Античные религии исчерпали себя и даже стали раздражать своей политической профанацией мифов. Тогда Флавий обратился к философии. Он изучил различные школы, чтобы отвергнуть их. А пифагорейцы отвергли его самого, поскольку, если верить их свидетельствам, Флавий дурно знал музыку, астрономию и геометрию (последняя слабость, видимо, была типична для всей эпохи). Впрочем, с Платоном и платониками Юстин легко нашел общий язык. Он с удивительной уверенностью шел по пути идеала Счастья, и именно этот путь привел его к Божьему порогу. К уединившемуся для созерцания философу явился мистический безымянный старец, который посвятил его в таинства христианства. Метафора ли это или реальный случай? Хорошо, что у нас нет ответа на этот вопрос. Тем не менее тут явственно проявили себя два импульса, две силы, посредством которых христианство пленяло непорочные души: встречи со странствующими проповедниками и бесстрашие мучеников перед лицом смерти. (Подобным же образом ширился и коммунистический идеал.) Флавий стал христианином, но остался философом. Он бродил по миру как проповедник и обрел мученическую смерть. (Побежденные в диспуте римские философы распространили о нем клевету и — из мести — осудили.) После этого его стали называть то Юстином Мучеником, то Юстином Философом. В каком-то из своих сочинений он заклеймил демонов, которые, по его мнению, злодействуют в домыслах поэтов. Однако он и сам был склонен к поэтической искрометности. Когда Флавий утверждает, что в таинстве Святого Причастия реально присутствуют тело и кровь Христовы, он становится авторитетом для более поздних так называемых реалистов (возможно, вплоть до реалистов социалистических). И он оспаривает мнение другого христианского философа, Климента Александрийского, который видит в этом таинстве лишь символический смысл. Как ни парадоксально, но здравомыслящие союзники Флавия, среди коих был и знаменитый Ориген, вошли в историю как «символисты». Тот самый Тит Флавий Климент, который желал примирить в единстве веру и знание, не был распят на кресте и не был забит камнями. Он просто исчез во всепоглощающем времени. Но после него осталась могучая Александрийская школа. И судьбоносная историческая битва между знанием и верой. Победу в ней одержит вера. Даже философию она превратит в свою рабыню. Это произойдет
Когда я анализирую историю, хотя бы ту, свидетелем которой стал я сам, мне кажется, что ничто не принесло человеку столько бед и страданий, как эта бесконечная и такая жестокая борьба веры со знанием. Даже заменив Бога человеком, вера продолжает душить знание за горло. А разве есть что-нибудь страшнее науки, лишенной веры? Ведь и вера и знание живут в нас одновременно. Что же это за проклятие, которое мешает нам обрести мир в своей душе?
Христиане были все еще непризнанными, гонимыми и преследуемыми, когда сами решили пойти войной на своих еретиков. Зачем им это понадобилось? Ради власти! Прежде всего духовной, но и политической тоже. Проклятие титанов действовало и в те времена.
Святой Ипполит Римский перечислил 32 ереси. А речь идет всего лишь о II веке. Симон Самарийский, считающийся основоположником гностицизма, был современником святых апостолов и упрекал их в том, что они не распространяют всю гнозу (gnoseos ) — Божественную истину, которую Иисус Христос донес до них и раскрыл им. Серьезный упрек. В нем чувствуется страсть платоника, пифагорейца и каббалиста, который желает расшифровать, разгадать.
Внутри общества гностиков тоже не было единства. Маркион, или Василид, или Валентин Египтянин, или же Карпократ — все хотели чем-нибудь отличиться.
Одни проповедовали докетизм, иначе говоря — верили, что материальный мир существует только в иллюзии. Иисус является творением Демиурга — создателя неверной реальности. Христос же — это Сын Божий. У него даже не было потребности в еде (например, на Тайной вечери). Но он пошел на это, дабы не отвратить от себя своих последователей. И на кресте в муках умер не он сам, а его земной двойник…
Другие же утверждали, что Иисус Христос — лишь земной человек. Гениально одаренный Богом, но смертный.
То, что все-таки объединяет гностиков и большинство ранних ересей, — это дуализм. Бог не создал материальный мир. Он не мог создать эту мерзкую действительность. Это творение Сатаны. Дуалисты были очень категоричны в своих суждениях. Что это за детерминизм? Что за безначальная материя зла? Это попахивает бунтом, революцией…
Рассказывают, что в подражание гностикам персидский христианин Манес создал могучую еретическую секту манихеев — предтечу богомилов, катаров и альбигойцев.
А в Антиохии (где-то в нынешней Сирии) местный епископ Павел Самосадский, по мнению многих, распространил опасную ересь павликианства. И она, наверное, и в самом деле была опасной, раз ее заклеймили на трех Вселенских соборах. Павел Самосадский чувствовал себя в безопасности под крылышком пальмирской царицы Зиновии, в сказочно красивом городе и в компании таких философов, как Логин. Но в 272 году римский император Аврелиан стер Пальмиру с лица земли, разогнал и убил ее поэтов, ученых и богословов.
И все же самым раздражающим и опасным из всех еретических учений было арианство. Сам Арий — воспитанник Александрийской школы. Он отрицал триединство Бога Отца, Сына и Святого Духа. Утверждал, что Иисус Христос был обычным человеком. И… отрицал божественное начало слова… Тем не менее страшнее всего было само то обстоятельство, что Арий с помощью своего друга Евсевия Кесарийского втерся в доверие к святому императору Константину Великому.
Что же представляла из себя Римская империя в те времена, когда Гай Флавий Аврелий — или император Константин I (рожденный в нашем Нише) — увидел в небе крест и надпись «Под этим знаком одержишь победу»?
Империя, которая претендовала на то, чтобы править миром, оказалась в глубоком всеохватном кризисе. В конце III века, по сравнению с данными на начало столетия, ее население сократилось на четверть. Количество христиан сильно возросло, но они не составляли даже десяти процентов от общего населения. В христианскую массу влилось множество богатых людей. Высший клир также сколотил состояние и стал налаживать контакты с аристократией.
Со своей стороны император (чья мать уже приняла христианство) решил, что единобожие лучше сочетается с единовластием: один бог на небе, один царь на земле.