Ты следующий
Шрифт:
Мы были поколением земных строителей. С любовью и ненавистью мы делали все на благо людей. Так неужели мы служили Сатане? Неужели поэтому небо милосерднее к разрушителям, чем к созидателям?
Блаженный Августин умер 28 августа 430 года, когда страшные старогерманские вандалы осадили город Гиппон-Регий. И навеки опустошили цветущую Северную Африку.
Катастрофическое столкновение между духом и материей, между земным и небесным есть отзвук крушения Рима, захваченного ордой варваров. Но этот внутренний апокалипсис вспыхивает с новой силой при каждой очередной гибели империи. Те события были предсмертным криком всей античности,
В то время, когда убийца пытался оживить убитого, когда готское страшилище Теодорих стремился восстановить Римскую империю, у него были два знаменитых советника: Боэций и Кассиодор.
Аниций Манлий Боэций (480–524) — платоник, поэт и министр, считается последним философом римской школы. Сошедший с ума король зарезал его на одном из пиров. (До этого он тем же способом убил Одоакра и Симаха.)
Но Магнус Аврелий Кассиодор (468–552) сумел спастись от сошедшего с ума Теодориха и укрылся в монастыре Вивариум в Калабрии. Кроме себя самого, он спас еще и много античных рукописей, а также историю готов. Именно это и стало причиной, по которой его назвали последним римлянином и первым представителем Средневековья…
Все это рассказывал нам со своим обреченным вдохновением мой спаситель профессор Тодор Боров. Причем тогда, когда власть вступила в очередной цикл своего умопомрачения. Возможно, он хотел подсказать мне: «Беги, поэт, с этого пира, отыщи свой Вивариум и спаси книги».
VI
Монастыри в Западной Европе получили распространение только после того, как святой Бенедикт основал (в 529 г.) свой монашеский орден. Но в Малой Азии и на Балканах они процветали уже двумя веками раньше. Монастыри представляли собой образец коммуны, крепости для идеала, который не получил возможности претвориться в жизнь. По своему характеру и устройству они более всего походили на античные коммуны, а не на раннехристианские общины.
Любой монастырь — это остров Утопия. Но призрак коммунизма предпочитал искать убежище не в них, а в ересях.
Архипелаг монахов дал европейской цивилизации нечто намного более сильное и божественное, чем ликеры «Бенедиктин» и «Шартрез». В их библиотеках и скрипториях мерцали свечи сильных духом людей. И они опьяняли намного сильнее «Куантро» и «Мараскина». Трезвенник Ленин предупреждал: держитесь подальше от этой средневековой алхимии. Но Эригена — это искушение, перед которым я не могу устоять. Он родился в 8ю-м или в 815-м — либо же в 833 году, а умер то ли в 877-м, то ли в 880 году, а может, и вовсе не умирал. Иоанн Скотт Эригена. Даже в его имени скрыты — или раскрыты — загадки. Скотт — потому что он, возможно, шотландец; Эригена — потому что он, возможно, ирландец. Бесспорно то, что он был преподавателем и проповедником спорных идей в Париже. Кажется, великий Алкуин, аббат монастыря в Туре, будучи англосаксом, помог и другим юношам — выходцам с островов. Эригена стал настолько известным, что даже сам Карл II Лысый угощал его в своем дворце.
Иоанн Скотт пытался соединить неоплатонизм с христианством. Он, как и Августин, утверждал, что истинная философия и истинная религия — это одно и то же. Но, кроме объединения, Эригена занимался и полностью противоположными вещами. Возможно, такое было тогда время. Его покровитель Карл II в Верденском договоре перекраивает со своими братьями Людовиком и Лотарем империю Карла Великого, а Эригена пишет диалог «О
1. Natura quaenon creatur et cr'e^at. — Несотворенная и творящая природа. Это Бог — как высшая причина.
2. Natura quae creatur et cr'e^at. — Сотворенная и творящая природа. Это идеи, заключенные в божественном логосе — как причины творчества.
3. Natura quae creatur et non cr'e^at. — Сотворенная и нетворящая природа. Чувственный мир.
4. Natura quae non creatur et non cr'e^at. — Несотворенная и нетворящая природа. Это снова Бог как конечная цель мира. Так, на Боге, и замыкается бесконечный круговорот бытия, и циферблат Вечности затворяется.
Эригена доставляет много неудобств идеологическим кадровикам. В его досье мы читаем, что он «философ-реалист, создатель первой в Средние века целостной идеалистической системы». Но одновременно этот «враг идей» становится символом самых революционных ересей.
Вольнодумство Эригены бесподобно. Творец и сотворенное Им — для него одно и то же. Бог есть все, и все есть Бог. «Загробная жизнь — это не реальность, а способ выражения». Даже таинства откровения оказываются доступными сознанию, которое их объясняет. Авторитет происходит от разума, а не разум от авторитета…
В то время в Западной Европе распространяется мода на солнечные часы. Самым солнечным из них был Эригена. Но прежде чем я приступлю к рассказу о том, какие ужасные времена сверяли по нему свои часы, мне бы хотелось объяснить, зачем я бужу этот далекий дух. Я делаю это потому, что он своей тенью показывает нам на упомянутом выше циферблате необходимость Бога.
Только тогда, когда необузданный пантеизм и мистический аллегоризм Эригены становятся главным оружием братьев и сестер свободного духа, да и вообще почти всех воинствующих еретиков, только тогда (в 1225 г.) папа Гонорий III предает анафеме самого философа и его учение. Но это случилось позже.
Поскольку уж речь зашла о папском престоле в Риме, то надо признать, что на него взбирались всякие случайные люди: дети, разбойники, даже одна переодетая женщина. Однако бывали и блестящие папы. Несколько из них правили под именем Григорий. Григорий VII Гильдебранд (1073–1085) сломал хребет императору Генриху IV, консолидировал католицизм и… объявил войну инакомыслящим. Тогда-то и возник страшный термин, который мы приспособили к нашему времени, — диссидент.
Тем не менее как раз после этого папы началась полоса всяческих брожений, народных восстаний и религиозных войн на христианском Западе.
В своей книге «Социализм как явление мировой истории» И.Р. Шафаревич очень обстоятельно рассматривает социализм ересей. Подобная точка зрения представляется крайне полезной — хотя мне и не по душе ее чрезмерный радикализм: Шафаревич трактует ереси только как источник социального зла, не допуская того факта, что и они сами возникли как результат социальных несправедливостей. Странно и то, что он, сам будучи диссидентом, смотрит на средневековых диссидентов как на преступников.
А ведь ереси конфликтовали с папским престолом именно по вопросу политического тоталитаризма. Сторонники лжеучений упрекали официальную церковь за то, что она бесстыдно обслуживает бесправие, лишая человека его прав и свобод, обирая людей и т. д. Сильным аргументом «диссидентов» была роскошная жизнь высшего клира.