Ты станешь моей княгиней?
Шрифт:
Ага — если его кто ищет… Но это я посмотрю на границе, там и приму окончательное решение. Все это я сообразила мигом. И еще четко понимала, что главное в любой ситуации — не паниковать.
Подойдя ближе, рассмотрела и коня, и всадника. Конь был красив, но они мне всегда нравились и по этой самой причине я их абсолютно не боялась. Вряд ли боевого коня учат нападать на баб, так что у меня лаской и уговорами вполне может получиться осторожненько увести его отсюда.
Рассмотрев мужика ближе, убедилась в правильности своего решения — я бы сама просто с места его не сдвинула. Он был высокого
Не страшненький, скорее приятной внешности, черты лица вроде славянские, похож чем-то на героев картин Васильева — прямой длинноватый нос, лицо удлиненное, брови резко очерчены, с изломом. Между ними горестная складочка, наверное, от боли. Рта не видно в бороде и усах, глаза закрыты, а ресницы просто роскошные.
О своих, по ощущениям, я тоже что-то такое подозревала. Даже всполошилась в свое время по поводу остального волосяного покрова, но буйства оного в других местах не наблюдалось, и я успокоилась. Так что ресницы здесь у всех, наверное, густые и длинные. Оружия у мужика не было, кроме ножа на поясе, но видно было, что это воин. Как называлось то, что было на нем одето поверх рубашки и штанов, я не знала. Точно не доспех, но понятно было, что это местное воинское облачение — толстая кожа, металлические вставки типа заклепок…
Сознание он потерял не от болезни — от левого плеча вниз шел глубокий разрез, вскрывая грудную пластину. Кожаное облачение было расстегнуто и оттопырено на груди. Возможно, он потерял много крови и ослаб от кровопотери, но рана не смотрелась смертельной.
В старину воин мог сражаться и с более серьезными повреждениями, а тут мышечный порез — и обморок. Слабак, однако… А может, рана глубже, чем кажется — полостная, проникающая под ребра… Кровь сильно пропитала штанину, но ткань там не была разрезана, так что на ноге повреждений не должно быть, очевидно просто натекло с груди.
Решившись действовать, ласково приговаривая и сюсюкая, я легонько потянула коня за повод, предлагая развернуться в сторону леса. Он резко дернулся, фыркнул, я заорала и отскочила, а мужик рухнул на землю, ссунувшись по конскому боку. В стремени остался сапог, а вторая нога, вывернувшись и глухо щелкнув, застряла с другой стороны.
Конь, нервно вздрагивая, сделал шажок и встал на месте. И тут я вышла из ступора. Твою ж мать… покалечила еще больше… Освободив вторую ногу из стремени, осторожно опустила на землю — мужик ни фига не очнулся. А если он уже умер? Ослабевшими от паники пальцами щупала венку на мощной шее — она слабо билась, и тело было теплым, так что он просто без сознания. Но до чего же глубокий обморок!
Лечить нечем и некому, кроме меня. Поэтому буду делать все, что могу — лечить яблоками. Все равно больше нет ничего, кроме кипяченой воды. Если тот дядька соврал про раны — этому воину просто не повезло.
Растянув в стороны и разорвав сильнее одежду, промыла резаную рану кипяченой водой, промокнув чистой простынкой из сундука. Вид развороченного тела был жутким, я сочувствовала сейчас хирургам и чувствовала все возрастающее уважение к людям этой благородной и чего уж там — мужественной профессии.
Как ни старалась
Значит, буду поить, как больную собаку — оттянула двумя пальцами щеку и влила сок за нее. Постепенно он просочится сквозь зубы и последует непроизвольное глотательное движение. Так сделала несколько раз. Рану прикрыла чистым краем простыни и села рядом на землю.
Сердце колотилось и потряхивало от волнения. Сильно напрягала ответственность момента: ногу необходимо вправить, а на это у меня нет ни сил, ни умения. На улице больного не оставишь в сырой одежде и на сырой земле. А поднять его я не смогу, только волоком немного протащу, а вот в дом не подниму точно. Сколько времени нужно, чтобы подействовало яблоко — неизвестно. А если ночью дождь? А с конем что делать, я же к нему теперь подойти боюсь?
От осознания своего бессилия весь мой самоконтроль испарился и слезы потекли рекой, прорвав плотину здравомыслия и сдержанности. Первый раз с того момента, как попала сюда, я плакала — от жалости к себе. Наверное, катализатором моего срыва послужило это чувство ответственности за человеческую жизнь и при этом ощущение собственной беспомощности в вопросе лечения и помощи.
И вот я позорно и гадко рыдала, подвывая и хлюпая носом. Такая истерика случилась со мной вообще впервые. Но зато со слезами уходило напряжение и страх. Я не думала ни о чем, просто отдалась на волю эмоций, лежа на земле и уткнувшись лицом в локоть. Сколько времени так пролежала, сначала — плача, а потом и успокоившись, уже и не помню. Вставать, что-то делать и даже просто видеть злополучного мужика не хотелось. Но его нужно было хотя бы укрыть, положить под голову что-то. Поэтому придется вставать.
Вытерев глаза и решительно высморкавшись по-мужски, повернулась и замерла, наткнувшись на серьезный внимательный взгляд. Ох, ты ж… неожиданно… Глаза оказались серыми, как и у меня, волосы цвета темного каштана я отметила еще раньше. Как брат и сестра — подумалось мимоходом. Накатило такое облегчение… получилось! У меня получилось! Не напортачила, не сделала хуже — оживает, блин… живой!
А он смотрит и молчит, ну и я пока говорить ничего не буду. Встала, ободряюще кивнула ему и ушла, как и планировала — за покрывалом.
Пока шла, подумалось что, скорее всего, я и не пойму местной речи. Раз не планировалось общение с «аборигенами», то и язык их в мою голову, скорее всего, не вложили, если и вовсе могли это делать, как в фантастике. А жаль… я уже соскучилась по человеческой речи. Так что, скорее всего — будем мычать, перемигиваться и жестикулировать. Да уж…
Похоже, что яблоко это помогло. Приятно осознавать… Немного еще полежит здесь, и постараюсь скорее его выпроводить. Граница должна выпустить или она запрограммирована как не пускать, так и не выпускать? Я в этом деле ни в зуб ногой, как говорится, может он что знает, местный все-таки?