Ты теперь моя
Шрифт:
Отмирает глыба. Бросает в зеркало заднего вида настороженный взгляд, но голос не подает. Я выпрыгивать, безусловно, не планирую, но дверь на эмоциях, для красоты момента, открываю.
Жмёт по тормозам.
Отлично!
Под гул клаксонов выскакиваю посреди дороги. Выставляя ладонь, убеждаюсь, что водитель с правой полосы меня заметил и успевает среагировать, только после этого перебегаю на обочину. Стараюсь быстрее слиться с толпой. Понимаю, что мой поступок — чистой воды ребячество. Осознаю, что делаю себе же хуже, но по какой-то причине не могу остановиться.
Убедившись, что Чарли не преследует меня,
— Хороля! — визг подруги слышен до того, как она открывает дверь. — Залетай, — приглашает после быстрых объятий. — Только я не одна. Вадик со Стасом и Маринка завалили.
Вхожу в просторный зал. На первых секундах мне почему-то становится неуютно. Ребята всё те же, а вот я… оказывается, другая. Как это произошло? И когда? Что именно поменялось? Ни одного ответа у меня нет. Просто чувствую резкое желание развернуться и уйти.
Справляюсь, конечно. Поймав обращенные на себя взгляды, улыбаюсь и здороваюсь.
— Надо же! Какие люди!
— И без охраны!
Последнее весьма красноречиво звучит.
Играет легкая ненавязчивая музыка. Мы пьем белое вино и болтаем о всяких пустяках. Ребята с зажравшейся сытостью вяло делятся, на каких «заграницах» провели лето.
Всепоглощающее чувство неприятия возвращается.
Тошнотики.
Желание уйти усиливается, но я зачем-то остаюсь. Мне, вроде как, больше некуда пойти.
— А Сауль тебя не убьет? — бросается в переживания Рита после моего короткого пересказа, как я к ней попала.
— Сауль меня, может, и убьет, но только после того, как я потреплю ему нервы, — беспечно улыбаюсь, хотя никакой беззаботности во мне и близко нет. Сосёт под ложечкой, когда о нем думаю. — Папа меня в передвижениях никогда не ограничивал. Ладно бы сам сказал! Как-то объяснил! Попросил! Так нет, приставил ко мне этого Герасима с навигатором в заднице… Я в магазин не имею права заехать??? А как же мои личные желания? Будет зверствовать, вернусь к отцу!
— Разве так можно? У них же уговор… — бормочет Ритка.
— Ну, пусть подавится этими причалами! Ему же они нужны были? Не я.
Это им я говорю. А сама знаю, что так не может быть. Я уже Саульская. Я — гарант мира. Я — уязвимый элемент в его стае. Начну метаться из лагеря в лагерь, не только себя под угрозу подставлю, всех Архангельских и Хорольских.
Заталкиваю эти жёсткие мысли подальше. Друзьям не рассказываю. И так слишком многое выплеснула.
— Юлька, Юлька… — подает голос Вадик. — Если бы не отец, танцевала бы со временем в каком-то вонючем кабаке для этого авторитета. А так тебя продали и сделали официальной подстилкой. Придержи гонор, если не хочешь, чтобы менты вылавливали твое бесценное тельце в каком-нибудь Золотом Роге.
— Вадюша, — приторно вздыхаю. — Я понимаю, что тебя личная обидка кроет. Но можно же не так явно желчью метать? Мм-м? Попрошу, — заканчиваю с нажимом. — Не хотелось бы, чтобы тебя в Золотом вылавливали. Раньше меня.
— За меня не переживай.
— А я и не переживаю.
Все замолкают. Обстановка не на шутку накаляется. Ритка громко сглатывает и натянуто хихикает.
— Ха-ха,
Да ваще!
— Выйдем. Поговорить хочу.
— Никуда я с тобой, Вадик, не пойду.
— Выйдем, говорю.
— Отвянь.
То, что он продолжает настаивать, довольно неожиданно. Упорство — не его стезя.
Вадик поднимается. Я тоже. Выступаем друг против друга. Прожигаем взглядами. И в этот напряженный момент в дверь звонят.
Каким-то шестым чувством я знаю, кто пришел.
— Это за мной, — информирую с фальшивым достоинством. Дерганым движением подхватываю с дивана сумочку. — Рита, проводи.
Подруга волочится за мной траурной поступью. Меня и саму, если честно, по пути к двери, то в жар, то в холод бросает. Руки и ноги свинцом наливаются. А дыхание невольно становится поверхностным.
— Ладно, все. Иди. Я захлопну.
Едва прикоснувшись к замку, испуганно отпрыгиваю от глухого удара. В дверь долбят кулаком.
— Мамочки… Может, не надо… Не открывай! — заходится приглушенным писком Ритка.
Но я открываю. И, получая подтверждение своим предчувствиям, перестаю дышать.
Глава 7
Будь готов удары держать.
Сауль
— Что значит, потерял? — грудь одномоментно стягивает жгучими кольцами напряжения. Все внутри цепенеет. — Ты гонишь, Макар? Как можно потерять девчонку? — выступая из-за стола, пронизываю водителя убийственным взглядом.
— Да она вольтанутая, — басит тот на срыве. — Не обессудь, Сауль, ей-богу, за неделю замахала меня твоя мурка. Борзота вшивая! Что угодно готов делать, только не с ней…
— Ближе к делу, Макар! Где она, твою мать?
Мурманский покрывается багровыми пятнами. Дергая ворот, резко выдыхает, прежде чем принимается за пересказ событий:
— Захотела она в магазин. Я, ясное дело, как ты постановил, отказал. Не положено же… Так она будто с цепи сорвалась! Давай арапа заправлять [6] : в бетон закатаю, на ходу выпрыгну… Я, х** знает, хозяйка все-таки… За ручку схватилась, дверь открыла — я по тормозам дал. Она и выскочила. Пока перестроился, нашел место для парковки — ее след простыл. Искал. Весь район промахал. Людишек, бля, спрашивал. Бегал, как сайгак. Ничего.
6
«Брать на арапа» или «Заправлять арапа» — брать на испуг, добиваться признаний при помощи несуществующих улик, невыполнимых угроз.
Смещая вес потяжелевшего тела, пытаюсь сохранять холодный рассудок.
— Макар, сука… Сейчас, когда у нас тёрки с Амурскими? Ты не в курсе, как в Мерсе двери блокировать?
— Бля, Сауль, ну, тупанул, растерялся…
— Как можно так тупить?
Машинально оцениваю степень его напряжения: красные щеки и шею, взмокший лоб, взгляд потерянный.
— А позвонить нельзя было?
— Кому? Ей? Так она вне зоны. До сих пор.
— Мне, Макар. Мне, — говорю почти спокойно.
Мурманский плывет от облегчения, но инстинктивно сохраняет пассивную настороженность. Это качество в нашей среде пожизненное, знаю.