Ты умрешь красивой
Шрифт:
– Моник Роллен, – представилась актриса, жестом указала на один из стульев, которые завтра займут зрители, и села, закинув ногу на ногу.
Вера опустилась на край соседнего стула и сцепила пальцы на коленях.
– Вера Максимова, психолог.
– Ваш шеф так и будет стоять в дверях, точно секьюрити? – Моник сделала полуоборот, откинувшись локтем на спинку стула, и отправила игриво-презрительный взгляд на Эмиля. Тот выступил из темноты, оперся спиной о стену, скрестил руки на груди. Капюшона с лица он не снял.
– В
– Поэтому ты привел с собой суфлера, гадкий грубиян.
– Вера – дипломированный психолог, имеющий за спиной несколько лет работы с детьми.
Вера покраснела – Эмиль очень смело превратил ее год практики в несколько лет. Моник фыркнула.
– Вы настроены враждебно лишь потому, что нанял меня ваш бывший муж, – холодно заметил Герши.
Вера сжалась внутри. Ой, ой, ой, так нельзя! Что он делает? Сейчас ведь сцепятся, поссорятся, и мать Тьерри просто встанет и уйдет.
– Дело в том, что дети, достигшие подросткового возраста… – Вера поспешила перевести на себя ответный огонь, готовый вырваться из опасно побледневшей актрисы. – Работать с ними все равно что бомбу разминировать. Говорить с ними – искать в переплетении цветных проводов тот, который отвечает за взрыв. В особенности с современными подростками: они начинают рано взрослеть, поглощают слишком много контента. Мы росли совсем иначе.
– Что есть, то есть, – понимающе кивнула Моник.
Вера насилу сдержала облегченный вздох, улыбнувшись. Она только что перекусила проводок, и циферблат с обратным отсчетом померк. Взрыва не будет.
– Могу я задать вам несколько вопросов, чтобы лучше узнать Тьерри?
– Вся эта история – совершеннейший бред! Я считаю, что его друг отсиживается и наблюдает из какой-нибудь дыры, как его все ищут.
– Вы имеете в виду… – Вера насторожилась. – Первого или второго мальчика?
– А их было двое?
– Да. Один пропал год назад, второй с месяц назад.
Моник сморщила веснушчатый нос, выражая презрение и недоумение одновременно, выдавая с потрохами свое равнодушие к происходящему. Вера поняла, что мать она из тех, про которых в психоанализе говорят «отсутствующая». Придется довольствоваться сведениями, что удастся раздобыть. Вера собралась спросить, в каком возрасте у Тьерри была нарушена связь с отцом, но этот вопрос мог все испортить.
– Каким он был в младенчестве?
Моник достала из кармашка платья пачку сигарет и зажигалку, нервно прикурила.
– Требовательным, орал, как иерихонская труба, – выдохнула она густое облако дыма. – Я одна его воспитывала. Целый год актерской карьеры вылетел в трубу. Потом у нас появилась соседка с дочками, удалось с ней договориться. Она добрая была. Семь лет назад они съехали, не помню, когда последний раз списывались.
То есть годовалого ребенка она сплавила соседке. Еще хуже.
– Чем увлекался Тьерри? У вас были домашние питомцы?
– Увлекался… – Моник
– Что он с ними делал?
– Относил туда, откуда брал.
– А с огнем баловаться не пробовал?
– Покажите мне хоть одного мальчишку, который бы не баловался с огнем! Спросите своего шефа. Он-то точно сжег в детстве пару-тройку сараев.
– Тьерри сжигал сараи? – Вера сделала большие глаза и даже чуть подалась вперед, надеясь, что ее показное удивление не выглядит слишком наигранным.
– В деревне у матери бывшего… кажется, это был… – Она задумалась. – Не знаю, то ли туалет, то ли курятник.
– С курами?
Моник пыталась припомнить детали. В ее пальцах тлела сигарета.
– Не могу сказать. Но счет выставили… помню, сотни на три.
– А спортом он увлекался? Или, может, увлекается сейчас?
– Нет, что вы! Этот из рода тюленьих, как и его папаша.
Вера двинула бровями, но тут же расправила лицо и улыбнулась. Мальчишка был явным холериком, ничего тюленьего в нем она не заметила. Тюленю вряд ли бы пришла в голову мысль отправиться ночью на кладбище, чтобы вызывать духов. Она вспомнила неоднозначный отзыв Зои о Тьерри.
– Ах да! – неожиданно вспомнила Моник, махнула рукой, и пепел посыпался на пол. – Это, может, вас заинтересует. Учитель у них есть… по литературе… изображает из себя этакого гения от искусства. Ну, знаете…
Она замолчала, возя по воздуху пальцами, собранными в щепоть, и жуя губы, пытаясь поймать хвост ускользающей мысли.
– Как из «Общества мертвых поэтов»? – подсказала Вера, которой всегда на ум приходили образы из любимых фильмов.
– Ага. – Моник всплеснула руками. – Точно. Который вскакивал на парты, что-то декламировал. Этот такой же. Но я бы сказала, он пожестче, позатейливей, навроде того чувака из «Волхва» Фаулза. Вечно какие-то костюмированные постановки, литературные вечера, перформансы. Не нравится мне все это. Вот не нравится и все тут!
– А Тьерри любит литературу?
– Не сказала бы… – мотнула головой мать. – За книгой его увидеть – снег в июле выпадет, ага. А вот фигней страдать, ходить милостыню просить в костюме Генриха IV – это всегда пожалуйста.
– То есть литература его не интересует… А учителю все-таки удается занять детей?
– Они часто с ним тусуются, ходят по театрам, музеям и выставкам. На мои спектакли захаживают. Я, грешным делом, подумала, что он за мной приударить собрался, но ошиблась. Окружил себя пятью-семью ребятами и ходит, будто король с миньонами. Я, может, и не знала бы этого, но он здесь часто бывает, так что…
Моник не знала, куда деть глаза: то разглядывала собственную руку, то упиралась взглядом в потолок.