Ты веришь в судьбу?
Шрифт:
Должно быть, подобное распоряжение имело место семь лет назад, но если Джордж до сих пор с ним считается, с какой стати Син сомневаться? И она вошла внутрь. Правда, на всякий случай — вдруг Джордж спохватится! — не стала задерживаться в холле, а, приветливо помахав пожилому консьержу рукой, прошла прямиком к лифту.
По мере того как лифт поднимал ее все выше, усиливалось неприятное посасывание под ложечкой, и Син испугалась, что сейчас ей станет дурно. Она не могла представить, что на нее так подействует возвращение через семь лет туда, где
Нынешнее убранство квартиры отличалось от прежнего, хотя так же мало соответствовало вкусам самого Вульфа; скорее всего, идея принадлежала той, кто уже занимался квартирой однажды. Темно-зеленый толстый ковер на полу, черная мебель с бежевой обивкой, обои в зеленоватых тонах… Да, во всем чувствовалась Барбара, все превосходно гармонировало с ее обликом — изумрудные глаза, иссиня-черные волосы.
Впрочем, Син интересовало совсем другое. Быстро пройдя через гостиную и лишь мимолетным взглядом окинув спальню, она толкнула ту заветную дверь…
Син нашла, что искала! Студия была на месте. И, как отметила с бьющимся сердцем Син, в ней все осталось по-прежнему. Законченные картины — на привычных местах, у одной стены сложены начатые; на подрамнике натянут все тот же холст, над которым Вульф работал еще тогда… Син помнила этот пейзаж, который ей так нравился, а потому сразу поняла, что ни один мазок не прибавился на нем с той поры. За последние семь лет Вульф не брался за кисти!
Невероятно. Ужасно! Неправильно. И как горько! К глазам подступили горючие слезы; Син повернулась, чтобы уйти, но увидела… свой портрет — сирена на скалах. Не заметный непосвященному входящему, портрет висел в полном одиночестве; для оптимального освещения над ним была укреплена специальная лампа, оживлявшая краски, обострявшая восприятие зрителя, делавшая почти осязаемыми брызги волн, бьющих в скалистый берег…
Вульф сохранил ее портрет… И не просто сохранил, а позаботился, устанавливая этот особый свет, чтобы портрет жил — и была бы жива их тяга друг к другу, которая безошибочно читалась в любовно и мастерски выписанных глазах.
Син не могла дольше выносить эту пытку свидания со своим разрушенным, разбитым, как волны о скалы, прошлым. Она щелкнула выключателем, вернулась в спальню и принялась открывать ящики встроенных шкафов, отбирая одежду, которая может пригодиться Вульфу, и стараясь не думать о том, как легко и естественно она находит все его вещи.
Чемодан был уложен, а Син все не уходила. Одна мысль не давала ей покоя…
Вульф давно забросил живопись, и она может лишь гадать о причинах столь внезапного охлаждения. А что, если все дело в нехватке времени? Как бы Син ни относилась к бизнесу и к тому, что он делает с людьми, она не может не понимать, сколько сил отнимает руководство гигантской компанией вроде «Торнтон Индастриз». Допустим, что ему не до рисования в обычных условиях, но эти несколько дней в уединенном коттедже, вдали от всего и всех…
Больше ни минуты не сомневаясь, Син
Если Вульф не захочет ко всему этому притронуться — его право, но, если захочет попробовать, она даст ему такую возможность!
Син очень пригодилась помощь Джорджа. Без него ей пришлось бы выносить вещи в два захода, а она не хотела опять тревожить уснувшую было боль. К тому же в этой квартире слишком ощущалось присутствие Барбары, а Син и так чересчур хорошо помнила, что той всегда находилось место в жизни Вульфа.
— Так, говорите, несколько дней, мисс Смит? — Джордж добродушно подмигнул ей, поднял руку в прощальном приветствии и стоял так, пока грузовичок Син не вырулил на проезжую часть и не растворился в потоке машин…
— Что это такое?!
Син подняла голову и, встретив яростный и недоумевающий взгляд Вульфа, приказала себе сохранять спокойствие.
— Я, кажется, задал вопрос! — Ледяной тон не оставлял сомнений, что Вульф настроен вовсе не миролюбиво.
— Твои вещи, что же еще. — Она не намеревалась пасовать перед ним. — Последние пару часов я потратила на то, чтобы их привезти.
— Уточним. Я просил привезти мне смену белья, тройку рубашек, кейс. Но об этих вещах я, кажется, не упоминал, — указал он небрежным кивком головы на деревянный ящик, который Син пристроила между диваном и буфетом.
У Син был долгий и тяжелый день, она смертельно устала и проголодалась. Ей было не до споров, но она начала заводиться.
— Я хотел бы получить ответ на мой вопрос, — не меняя тона, потребовал он.
— А я хотела бы пообедать! — Ее терпение лопнуло. — Весь день я только и делала, что занималась тобой, и сейчас я — хочу — есть! — отчеканила она по слогам. — И не вздумай срывать на мне зло: я устала, я голодна и у меня плохое настроение, мне не до тебя! — Последние слова вырвались у нее совершенно непроизвольно, но они-то и задели за живое.
— Я всего лишь просил тебя, — начал он нарочито спокойно, — привезти мне кое-что из вещей. Но я не сказал, что ты можешь расхаживать по всей квартире и совать нос куда не следует. Ты не имела права! — Он таки повысил голос почти до крика. — Никто не заходит в мою студию. Никто, слышишь!
Что он о себе воображает? Син подбоченилась и пошла в наступление:
— Даже ты сам, так?
Вульф весь напрягся, как перед прыжком, и только подрагивающий уголок рта выдавал, что он из плоти и крови, а не из гранита.
— Даже я сам, — подозрительно мягко повторил он за ней. — И что бы ты там себе ни напридумывала, можешь с тем же успехом отвезти все эти вещи обратно.
— Вульф… — Син уже не рада была своей затее.
— Я не шучу, Син. Эти вещи не нужны мне здесь. Они мне вообще не нужны!