Ты вернешься

Саетов Рустем Явгарович

Оказавшись в своей комнате, Финарато первым делом написал записку отцу, в которой извинялся за свое поведение и предупреждал, что уходит надолго странствовать по лесам. Объяснял, что ему необходимо побыть одному, просил не волноваться и обещал сразу по возвращении исполнить волю отца. Затем нашел в шкафу два одинаковых серых плаща, взял свою любимую арфу, прихватил еще тоненький ободок на волосы, для Ондхон. Улыбаясь, вспомнил, как однажды в Среднеземье спросил Ондхон, почему она никогда не носит никаких украшений. Ойорандель рассмеялась и ответила: "Я же постоянно меняю облики! Представь, как будет выглядеть лань, скачущая по лесу в диадеме и ожерелье? Или рыба, украшенная сережками? Интересно, куда они окажутся прицеплены?" Финарато долго хохотал

тогда, представляя эту картину. "Ну, теперь-то можно!" - подумал Финарато и представил любимую, украшенную дивными изделиями лучших мастеров. Потом он незаметно выскользнул из комнаты, неплотно прикрыв дверь, пробрался еще в кладовую за Лембас, надеясь, что они помогут Ойорандель восстановить силы. Другой еды брать не стал, решив, что в середине лета в лесу найдется все необходимое. Вспомнил, как когда-то в давние времена, восьмилетним малышом, собирался в Среднеземье. Тоже Лембас из кладовой стащил. Выйдя из дворца через заднюю дверь, Финарато вдруг ощутил мгновенный укол страха: "Вдруг я приду, а Рани там нет?! Вдруг все это было бредом, галлюцинацией?!" Он бросился бежать что есть силы, задыхаясь, вырвался из кустов на поляну - Ойорандель сидела на том же месте, укрытая светлыми волосами, искрящимися в свете звезд. Нахлынуло огромное облегчение, он почувствовал, что ноги снова подкашиваются. Ондхон испуганно вскочила, подхватила Финарато, он зарылся лицом в ее волосы, настоящие, живые, пахнущие лесной травой.

– Мальчик мой, ты чего? Не пугай меня так!
– шептала Ондхон, гладя его по голове.

– Все хорошо, Рани! Все хорошо. Это от радости... Я оставил записку, утром ее найдут. Мы свободны, любимая!
– говорил Финарато и вдруг запел:

Дивный мир нам открылся,

Нас обоих он ждет!

Посмотри же, там солнце

И трава там растет.

Там любовь расстилает

Нам цветочный ковер,

Небо нас ожидает

И зеленый простор.

Дни пронизаны счастьем,

Ночи неги полны

И поет нам о страсти

Звон гитарной струны.

Дивный мир обещает,

Что любовь сбережет

И в сердцах наших нежность

Никогда не сожжет...

Взявшись за руки, они шли по зеленой траве навстречу рассвету, и им было больно от счастья.

* * *

А в королевском дворце, в комнате Финарато стоял Арафинвэ, держа в руках записку старшего сына.

– Что-то в самом деле неладное творится с нашим Финарато, - с горечью говорил он Айканаро, - зачем надо было сбегать так внезапно, тайком? Нужно посоветоваться с Владыками. Неужели раны моего мальчика глубже, чем мне казалось?

– Отец, мне кажется, не стоит беспокоить Валар. Давай дождемся возвращения Финарато, тогда все прояснится, - отвечал тот, а сам думал: "Что-то, братец, ночью ты не показался мне печальным, скорее наоборот. Если и выглядел пьяным, то явно не от горя...".

Глава 4. Сквозь боль к свету.

Прошло несколько месяцев. Финарато и Ондхон путешествовали по южным лесам и нагорьям Валинора. Как вольные птички, шли, куда глаза глядят, останавливались, где придется, пили воду из хрустальных ручьев, ели плоды, растущие во множестве на деревьях Благословенного края... Ничто не нарушало их беззаботного счастья. Они говорили друг с другом и не могли наговориться, на привалах пели под звуки арфы. О возвращении не хотелось и думать. Как-то раз они остановились в нагромождении камней, поросших редкими соснами.

– Помнишь танец, который мы исполняли однажды на твоем дне рождения?
– вдруг спросила Ондхон.

– Вспоминал как раз перед твоим возвращением. Думал, что вот сейчас мы сумели бы раскрыть его смысл во всей полноте.

– Я думаю так же. Давай попробуем! Сначала я сыграю музыку к нему, а затем, представляя ее, будем танцевать.

Ондхон заиграла ту мелодию, которую пела когда-то, сидя с Кирдэном на берегу моря, вскоре после гибели Финарато. Он еще

ни разу не слышал этой песни, но понял, что она посвящалась ему. Мелодия бросала в бездонный колодец боли и тут же выводила из него, уносила ввысь, рвала душу на части и тут же врачевала ее. Песня производила слишком сильное впечатление, Финарато догадался, почему Ойорандель раньше не пела ее: их истерзанные души просто не выдержали бы нового потрясения. Окончив играть, Ондхон встала и протянула руку своему другу. Вспрыгнув на широкий плоский камень, они закружились в танце. Находясь под впечатлением музыки, они все свои чувства, всю боль и выстраданное счастье изливали в каждом движении. Понимая друг друга без слов, чувствуя до самых сокровенных глубин души, они двигались так синхронно, что казались единым существом. Окончив танцевать, они сели на камень и вдруг обнаружили, что у них был зритель. К "сцене" приблизился Эонвэ, глашатай Манвэ.

– Финарато и Ондхон! Меня отправили Валар сказать вам, что пора возвращаться. Ваши родные и друзья тревожатся о вас.

Они переглянулись и встали.

– Ну что же тут поделаешь!
– сказала Ондхон, - мы уже и сами чувствовали, что пора. "Отпуск" кончился, беззаботное лето прошло, пролетело, будто сон... Но как этот сон был прекрасен!

Тем же вечером Арафинвэ обнимал сына.

* * *

В скором времени ожидался всеобщий праздник, когда все народы Валинора собирались на Таниквэтиль, чтобы петь и веселиться у ног Стихий.

– Финарато, теперь ты не против праздников и веселья?
– улыбаясь, спрашивала Ондхон.

– Думаю, что нет!
– так же с улыбкой отвечал тот.

– Может быть, подарим друзьям наш танец?

– Не слишком грустно для праздника?

– Зато красиво.

– Ну, хорошо, я разве против? А кто будет нам аккомпанировать? Зрители не смогут вообразить такую музыку, и сыграть такое, думаю, сумеет не каждый. Нужен тот, кто много страдал, но не сломался, с честью вышел из всех испытаний.

– Думаю, что знаю, кто с этим справится. Только нужно сделать одно особенное украшение.

Они вместе отправились в ювелирную мастерскую. Ондхон описывала внешность той, кому предназначался подарок:

– Высокая, стройная, очень изящная. Волосы чернее воронова крыла, блестящие, густые, крупными локонами спадают до колен. Лицо очень тонкое и бледное, а губы полные и алые. Глаза - это нечто особенное - синие, огромные и такие глубокие, что в них утонет каждый. В этих глазах живет отблеск неизгладимой печали...

– Много прекрасных женщин у нашего народа, но такая мне незнакома!

– Давай сделаем убор, и я тебя познакомлю.

Они долго подбирали материал. Взяли самое светлое серебро, чтобы оттенить волосы, Ондхон по памяти подобрала сапфиры точно в цвет синих глаз. Подумали и решили расположить алмазы так, чтобы они своим блеском пронизывали сапфиры и высвечивали самую их глубину.

– Тогда в этом блеске глаза ее засияют ярче сапфиров!

Руки их не потеряли искусности. Они с жаром принялись за работу, и скоро было готово ожерелье, диадема и серьги. Тогда Ондхон позвала Финарато в Лориэн. Там, в тенистых садах они нашли ту, которую искали.

– Галлуинэль, здравствуй!

– Ондхон! И... Финрод Фелагунд... Приветствую вас...

Финарато любовался дивной красавицей, думая, что они не ошиблись с выбором украшения. Он догадался, что перед ним Тхурингвэтиль, вырванная из когтей Саурона. "И этот подлец осмелился испоганить такую небывалую в мире красоту!" - с горечью воскликнул он про себя.

– Галлуинэль, добрая моя подруга, ты все еще скорбишь? Почему не хочешь вернуться к своему народу?

– Как я могу вернуться после всего, что сделала! Я пила кровь своих родичей, убивала, шпионила и предавала! Меня все должны ненавидеть! Даже ты, Ондхон! Я пыталась тебя убить, а ты спасла меня... И теперь пришла, как друг... Но лучше бы я умерла тогда...
– красавица-Нолдо рыдала перед ними, не с силах простить себе преступления, что совершила под давлением чужой злобной воли.