Ты – всё
Шрифт:
Не успеваю вскипеть. Оглушенный нашим общим безумным дыханием, пробую снова. И снова. И снова. И снова… Пока Ю, трепыхнувшись в последний раз, не перестает сопротивляться.
Сначала застывает.
А потом…
Двигает губами, сжимает мой язык, провоцирует влажное трение.
Я задыхаюсь. Стону. Заглатываю вкус Ю. Ее слюна вязкая. В ней голод и жар. Боль и страх. Желание и тоска. Нежность и злость. В ней крики о помощи. В ней моя Ю!
Кажется…
Блядь… Кажется, будто мы падаем.
Пульс отбивает сумасшедшие ритмы. Ебашит мой
Сука… Меня так накрывает, что я едва выдерживаю этот контакт.
Вселенная начинает вращаться вокруг меня. И пока она вертится, кажется, что послойно с меня кожные покровы слизывает. Когда оболочку снимает, распадаюсь на куски, словно графическая модель на пиксели.
Присасываюсь яростнее. Растерзываю рот Ю. Притворяясь, что не сдох за минуту тысячу раз, ебу его языком. Пальцами себе помогаю, потому что жадно мало мне проклятой Филатовой. Оттягивая ее распухшую нижнюю губу, давлю на зубы, которыми то и дело норовит ухватить, чтобы смочить в горячей слюне зудящие подушечки. Отрываясь, язык ее прижимаю. Добираясь до горла, вынуждаю давиться.
Вдох. Выход. Вдох.
Глаза в глаза.
Снова набрасываюсь на рот.
Мокрой рукой по голому бедру Ю прохожусь. Ощутив, как она зажимается, врываюсь под юбку. Немедля забираюсь в трусы.
И сразу же, мать вашу, понимаю… Увлажнять пальцы было лишним.
Она мокрая. И, с-с-сука, одуряюще нежная. Не такая, как все.
Не такая.
Е-е-е-ба-ть… Моя. Моя. Моя.
Не зая, блядь… Пушок-то на месте.
Размазывая горячие соки, ловлю возбуждение Ю ноздрями. Пряный запах бьет по рецепторам, как первосортная ширка. Игнорируя все стоп-сигналы, агрессивно в легкие.
Опасно. Убьет.
Да, блядь… Да. Раскидывает.
Переадресовывая в нижнюю половину Филатовой всю свою ярость и похоть, целую с того момента слишком, мать вашу, ласково. Она теряется. Замирая, прекращает отбиваться. Лишь полосует ногтями кисть, пальцами которой намереваюсь ее трахать.
И вдруг… Нас оглушает чей-то пронзительный крик.
Отрываясь, прорезаю воздух шумным и тяжелым вздохом.
Что происходит?
Пульс дробит виски, словно серия бесконечных выстрелов. А за ними – сверчки, блядь.
– Агния… – шелестит Ю за секунду до того, как отпихнуть охреневшего меня в сторону.
Убегает в темноту на звук.
Сглатывая, провожу ладонями по лицу. Несколько раз натужно перевожу дыхание. Поправляю рубашку. И, наконец, следую за Филатовой.
– Хватит орать… – улавливаю голос явно «обосранного» мелкого.
– Ты мне майку порвал, а я молчать должна! – песочит его Агния, прикрывая грудь тряпкой, которая, очевидно, и была частью ее одежды.
Ну, ебана в рот!
Скрипнув зубами, разъяренно бомблю дыханием темноту.
– Егор, – окликаю сурово.
Вскинув голову, бросает в мою сторону виноватый и пристыженный взгляд.
– Я все решу, – выталкивает, сжимая кулаки.
Мне
– Стой.
– Я не нуждаюсь в защите! – выпаливает в ярости.
Это настолько неожиданно, что я с ответом не нахожусь. Бурля мыслями, молча продолжаю удерживать. Задумчиво прочесываю носом шелковистые волосы.
Безотчетно вбираю запах своей Ю.
Сука… Каждый раз кажется, что в последний.
Сгребая зубами пряди, как одичавшая скотина, кусаю. До других частей тела сейчас не дотянуться. Хоть что-то! Скольжу языком между корнями. Со злостью вспоминаю о рассаженном ею в моей душе поле одуванов.
Егор тем временем сдирает с себя рубашку. Отчаянно тычет избалованной королевишне, чтобы прикрылась. Едва, блядь, на колени перед ней не падает. Она все фыркает и что-то кричит. В конце концов, рассердившись, мелкий сам ее упаковывает. Стягивает, словно в смирительной рубашке.
– Оно само порвалось, ясно?! – рявкает ей в лицо.
Упираются лоб в лоб.
– Да, конечно!
Отталкиваются.
Надрывно дыша, полируют друг друга взглядами.
Твою мать…
У меня начинает сосать под ложечкой. Жгуче так. Тревожно!
Осознаю, что заявленная война – полная хуйня. И Ю это понимает. Всхлипывая, зажимает ладонью рот и затихает.
Сука… Сука… Сука… Вашу мать!
Поплыл мелкий от Филатовой.
– У тебя большие… э-э-э… – блеет он, глядя на свою погремуху, как на заморскую сладость. – У тебя крупный разряд, полторашка… Из-за этого майка треснула!
– Полторашка? – обижается Агния сильнее, чем смущается. – У меня тройка, дебил!
– Сама ты дебилка. Истеричная! Я про рост. Ты же меня называешь двухметровой дубиной.
Агния хмыкает, отводит взгляд, долго о чем-то думает, а потом с очевидным беспокойством заявляет:
– У меня красивая грудь!
Сука…
Отвожу на миг взгляд. Сжимая челюсти, смотрю на брата. Призываю игнорировать эту хуйню.
Не ведись!
Только вот пиздюк не смотрит на меня. Он смотрит на Агнию. Вижу, как его раскачанные, блядь, плечи на глубоком и явно взволнованном вдохе поднимаются. Спустя мгновение так же резко опускаются. И на этом все. Он ничего не говорит.
Молоток.
– Ничего не скажешь? – тотчас подбивает провокаторша.
Нервно одергивая натянутую на нее рубашку, под которой и без того утонула юбка, прожигает сопливого вызовом.
– По-моему, на сегодня хватит, – резко высекаю я. Принимаю взгляды всей троицы – Ю ради этого выворачивает шею. Опуская ресницы, перехватываю. Невербально именно на нее всю сдерживаемую злость скидываю. И тоном, не терпящим возражения, добавляю: – Поехали. Отвезу вас домой.
[1] Саспенс (англ.) – неопределенность. Прием, который используется в фильмах для создания напряжения. Так «тревожное ожидание» впервые назвал Хичкок.