Ты здесь живёшь?
Шрифт:
Плечи председателя начинают трястись. Длинная шея безвольно наклоняется, голова падает на грудь. Он плачет.
— Хватит скулить! — приказывает девица и вылезает из постели. — Все ты придумал. Это, ясное дело, твоя собственная сопля. Сейчас вытру тебе лицо.
Девица берет платок, бежит в ванную, смачивает его и тут же возвращается. Моет председателю лицо, затем прикладывает мокрый платок ему ко лбу, садится рядом на край кровати и принимается утешать. Постепенно он успокаивается, прижимается головой к ее груди. Долго сидит в этой позе.
— А
— Сигюрдюр, милый, не сейчас. — Она пытается высвободиться из его медвежьих объятий.
— Почему не сейчас? — спрашивает он и валит ее на постель.
— Ты пьян, — отвечает она.
— Вино и женщины, вино и женщины — всегда вместе, — часто дыша, говорит председатель.
— Не у всех. — Девица натягивает подол рубашки на колени.
— Зато у меня, — отвечает председатель и ложится рядом. — Смотри-ка, — продолжает он, — по-твоему, он не справится?
— Да мы уже вроде бы пытались раньше, — говорит девица и перемещает линию обороны к середине бедер.
— И что, плохо было? — спрашивает он, целуя ей губы и шею, стягивает рубашку с плеча и начинает ласкать грудь. — Девичья грудь, — бормочет он. — С красными сосками.
— Ты же знаешь, ничего не выйдет, — отвечает она на комплимент, однако уже не столь твердо.
Что-то бормоча, председатель пробивает брешь в обороне девицы. После дальнейшей борьбы, невнятных звуков и нескольких «не надо» оборона девицы оказывается смятой, медвежьи лапы председателя беспрепятственно ласкают ее. Она легко примиряется со своим поражением.
— Возьми меня, — вдруг произносит девица. — Возьми меня. Быстро. Но только не усни.
И председатель берет ее. И председатель засыпает.
Девица будит его. Председатель снова засыпает.
Девица выбирается из постели, встает, напряженная, раздосадованная, задыхающаяся, обильно смачивает платок и выжимает воду председателю на лицо. Его большие глаза раскрываются и тупо останавливаются на ней.
— Одевайся. Тебе надо к себе наверх, — говорит она и выскальзывает в туалет.
— Наверх, — ворчит председатель, приподнимаясь на локте. — Наверх, наверх.
Когда девица возвращается, он уже одет.
— Завтра придешь? — спрашивает она. — Утром, конечно.
— Будто я не знаю.
— Хорошо. У меня нет первых двух уроков. — Голос ее звучит дружелюбнее и теплее, чем когда она его будила.
Председатель идет к двери, прощаться он явно не собирается.
— Слушай, — останавливает она его в дверях. — Я кончила письмо.
— Письмо? — переспрашивает он.
— Ну то, что ты просил перепечатать с пленки. Сейчас возьмешь?
— Да, да. Нет, завтра утром, — отвечает председатель, закрывая за собой дверь.
— Длинное было собрание, — заметила супруга председателя магистрата, когда тот открыл дверь второго этажа. — Длинное и утомительное.
— Мне надо было еще заглянуть в библиотеку, — ответил председатель, разуваясь.
— Конечно. Разумеется.
XXVII
Полночь.
Оулицейский и его люди патрулируют Город. Нужен неусыпный надзор, чтобы в темноте не попирались закон и право. Но Оули — власть мощная и справедливая, так что закон нарушается редко. К примеру, прошло уже семь лет с тех пор, как в Городе была совершена последняя кража. Тогда из Рыбопромысловой компании выкрали сейф с деньгами и документами. Сейф нашли — разумеется, пустым, но никаких сомнений, что сейф был именно тот, не возникло.
В этот вечер комиссар сам ведет патрульную машину. Боковое стекло опущено, он часто высовывается.
В некоторых окнах горит свет. Шторы задернуты. Однако в пасторском доме одно окно не зашторено. За стеклом виден Преподобие, сидящий в глубоком старом кресле. На подлокотнике стоит бокал. В одной руке он держит восьмой том “Kjaerlighedens billedbog” [14] , другой руки не видно. На лице у него умиротворенность.
В небольшом мансардном окошке загорается свет. У стены в одних трусах стоит Оулавюр Йоунссон, держит руку на выключателе. Он смотрит на Элин Сигюрдардоухтир, лежащую на кровати поверх перины, закрыв лицо рукой. Какое у нее восхитительно пышное белое тело, думает он, груди большие и полные, на боках по три ровные складки, складочка на животе, бедра широкие и мощные.
14
«Иллюстрированная книга любви» (датск.).
— Хватит, — говорит она и отворачивается к стене. Оули гасит свет и неуверенными шагами идет к ней.
— Вот и я. — Он ложится рядом, но не прикасается к ней. — Какая ты красивая, — шепчет он.
— Я толстая, — отвечает она, поворачиваясь к нему, раскрасневшаяся и счастливая.
— Совсем не плохо быть толстой, — отвечает он, очень осторожно кладет руку ей на живот и тут же спрашивает: — Можно?
— Да, — шепчет она.
Наступает долгое молчание. Его рука неподвижно лежит на ее горячем, полном животе. Вдруг она спрашивает:
— Тебе уже приходилось?
— Что приходилось? — задает он встречный вопрос. Его рука непроизвольно делает легкое движение.
— Приходилось, ну, знаешь, делать это?
— Собственно говоря, нет, — отвечает он, чуть помедлив.
— Как это? — быстро спрашивает она.
— Видишь ли. Мне это снилось.
— Снилось, — повторяет она. — А с кем?
— Не знаю. Собственно говоря, ни с кем. Я ее никогда не видел. Может, никого и не было. — Его рука больше не двигается. Он растерян, смущен своим признанием. Затем спрашивает: — А ты? Тебе приходилось?