Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
Другой недостаток: «Искусство, как религия». Мережковские заметили бы это сразу. И если бы они дожили до наших дней, катастрофа, которая пугает Ульянова — конец эмигрантской литературы, — их, может быть, пугала бы меньше. Не потому, что им было бы все равно, что голос свободной России, замолкнет в мире. Не замолкнет. Изящной словесности, может быть, действительно наступает конец. Но это не значит, что за рубежом не будет русской свободной прессы (поскольку она здесь существовала — действительно свободная). Опасность не в том, что на смену умершим в изгнании русским писателям, двое из которых — Бунин и Мережковский — были с мировым именем, придут никому неведомые ди-пи [374] , в том, насколько голос этих ди-пи будет действительно голосом России.
374
Ди-пи (от
Сам Ульянов на будущее зарубежной литературы смотрит пессимистически. «Пора бы подумать и о том, как достойно отойти, что завещать потомству, — пишет он, отвечая на статью И. Одоевцевой. — Мне представляется небезразличным — дотлеем ли мы вонючей головней — или дадим последнюю яркую вспышку. Только об этой вспышке и речь». Да, хорошо бы принять кончину «непостыдну, мирну», а не подохнуть, как пес под забором. Но боюсь, что нам не избежать последнего позора, последнего испытания. Боюсь, что мы не просияем, а «провоняем», как это случилось со старцем Зосимой [375] . А ведь он был святой, чего никак нельзя сказать о нас. Вот когда нужно смирение.
375
Старец Зосима — персонаж романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы».
Есть русская пословица — очень циничная, но глубокая: «От погани не треснешь — от чистоты не воскреснешь».
Я ее часто вспоминаю. Все чаще и чаще. Она меня утешает. Утешает и дает неожиданные надежды.
Мышеловка искусства [376]
Удручающее впечатление, какое произвел в России и за рубежом Третий Всесоюзный съезд советских писателей, не сгладилось и посейчас, несмотря на «смягчающие» статьи, появлявшиеся с тех пор в советской печати. Напротив, эти статьи еще больше запутали и без того сбитого с толку советского писателя, переставшего понимать, что можно и чего нельзя, где кончается «новый курс» и начинается «ревизионистский уклон».
376
Мышеловка искусства. Возрождение. 1959. № 94.
Главной темой съезда было — создание великой советской литературы. Но условия, в какие съезд поставил писателей — полное и беспрекословное подчинении компартии, — исключали создание не то что великой, а вообще какой бы то ни было литературы. К тому же, в одной из «смягчающих» статей было сделано неосторожное открытие, а именно, что литература есть искусство, после чего положение партии стало безвыходным. Она оказалась нежданно-негаданно перед дилеммой: либо абсолютная свобода творчества (какая без свободы личности немыслима) и тогда, может быть, родится что-нибудь живое, однако без гарантии, что дитя будет советское, а не русское, либо — ничего.
Перед этой дилеммой партия спасовала, чем и объясняется ее беспорядочное метание то в одну, то в другую сторону. Некто В. Поленов в «Литературной газете» пишет: «Источником вдохновения для прозаиков, поэтов, драматургов являются немеркнущие идеи марксизма-ленинизма. Опираясь на эти идеи, коммунистическая партия Советского Союза, ее Центральный Комитет на всех этапах социалистического строительства четко и ясно определяли задачи литературы и искусства, пристально следили за их развитием и ростом». Это похоже на фантастический сон, ибо невозможно себе представить такого нормального кретина, для которого в 1959 году источником вдохновения были бы «немеркнущие идеи марксизма-ленинизма».
Еще фантастичнее в той же «Литературной газете» С.С. Смирнов [377] . Он пишет: «Новый исторический этап в жизни нашей страны, ознаменованный XX съездом КПСС, создал исключительно благотворную обстановку для развития современной литературы». И ниже: «… налицо самые благоприятные условия для творческой работы наших литераторов. Идейная зрелость, прочное морально-политическое единство коллектива советских писателей, дружеское, тактичное внимание и отеческая забота партии… все это создает хорошие предпосылки для нового взлета литературы. Предощущение этого взлета испытывает каждый из нас, и начало его
377
Смирнов Сергей Сергеевич (1915–1976) — прозаик, публицист, драматург, киносценарист. Автор документальных книг, радио- и телепередач и о неизвестных героях Великой Отечественной войны.
378
Макогоненко Георгий Пантелеймонович (1912–1986) — литературовед.
379
Орлов Владимир Николаевич (1908–1985) — литературовед. В 1956–1970 гг. главный редактор «Библиотеки поэта».
380
Эвентов Исаак Станиславович (1910–1989) — писатель, литературовед.
Но Смирнов оказывается двуликий Янус. В той же своей статье он по поводу литературной критики пишет: «…Критик словно забывает о том, что литература — одна из областей искусства», и заключает свою статью так: «Критическое дарование — явление, пожалуй, еще более редкое, чем дарование прозаика, поэта, драматурга, и нам очень нужно говорить о степени талантливости критиков. Нужно, потому что еще слишком много рождается у нас серых, неинтересных критических статей, лишенных блеска ума, широты охвата явлений, богатой эрудиции, написанных суконным, бюрократическим языком, напичканных цитатами, на которые, как на костыли, опирается на каждом шагу немощная мысль автора, словом, статей, созданных «без божества, без вдохновенья», без которых не может жить ни одно произведение искусства». Браво, Смирнов! Но его «двуликость» лишь отражение того, что происходит в партии. А в партии — замешательство.
Отказ от литературы для нее равносилен отказу от пропаганды, от которой она отказаться не может, ибо, как сказал Хрущев в своей знаменитой речи: «Литературе и искусству принадлежит исключительно важная роль в идеологической работе нашей партии, в деле коммунистического воспитания трудящихся». И даже не столько воспитания, сколько надзора за мыслями и чувствами этих трудящихся.
С другой стороны, признать литературу искусством и хочется и колется. И на этом партия сейчас играет, соблазняя «малых сих» и сама соблазняясь. Но до признания настоящего не дойдет никогда: это был бы акт политический, несовместимый с духом советского строя, не допускающего ни при каких обстоятельствах не то что свободу личности, да еще абсолютную, но и другую категорию мышления, чем марксизм-ленинизм.
Выхода из этого нет, кроме самоупразднения, чего требовать нельзя ни от кого, даже от Хрущева. Но кто мог бы думать, что эта старая крыса попадется в мышеловку искусства?
Хрущев и новая история Коммунистической партии [381]
В Москве недавно вышла «История коммунистической партии Советского Союза».
Эта «История» должна заменить изданную при Сталине и ныне осужденную на XX партийном съезде «Краткую историю коммунистической партии», к какой сам Сталин, по слухам, приложил руку.
381
Хрущев и новая история коммунистической партии. Возрождение. 1959. № 94.
В этой новой «Истории» удивляет многое, особенно непосвященных, и всего больше отношение к Сталину. Ждешь, что он будет развенчан окончательно и если не смешан с грязью, то по крайней мере низведен с пьедестала. Но ничего подобного. Наоборот. Все, что могло бы покойного диктатора компрометировать, как, например, знаменитые показательные процессы, старательно обойдено молчанием. Секрет в том, что Сталин Хрущеву нужен, на нем зиждется его власть и, следовательно, он должен быть реабилитирован.