Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
Об этом нельзя не пожалеть: как личность, как поэт и писатель она явление не менее оригинальное, не менее значительное, чем затмивший ее своей славой Мережковский.
Судьба этой женщины необычайна. Да, между той Зинаидой Николаевной, которую мы знаем, и той, какой она была на самом деле, — пропасть.
Она оставила после себя записные книжки, дневники, письма. Но главное — стихи. Вот ее настоящая автобиография. В них — вся ее жизнь, без прикрас, со всеми срывами и взлетами. Но их надо уметь прочесть. Если нет к ним ключа, лучше их не трогать: попадешь в лабиринт, из которого не выбраться.
Она родилась 8 ноября 1869 г. в городе Белеве, от чахоточного отца [461] , семья которого переселилась в 16 веке из Германии в Москву, и прелестной
461
Отец — Гиппиус Николай Романович, юрист.
462
Степанова Анастасия — мать Гиппиус, дочь екатеринбургского полицмейстера.
463
Не март девический сиял моей заре… — Начальные строки стих. «Овен и Стрелец» (1907).
Странная девочка, на других не похожая. Крошечная-крошечная, в розовой вязаной кофточке с вечно расстегнутой последней пуговицей. И какая серьезная.
Родителей она обожала. Ее привязанность к ним была такая страстная, что, когда по настоянию отца ее отдали в Киевский институт [464] , она не могла перенести разлуки, заболела и почти все время провела в институтской больнице. Разлука для нее — хуже смерти.
Живые, бойтесь земных разлук [465] , —464
…ее отдали в Киевский институт… — Гиппиус в 1877–1878 гг. несколько месяцев училась в Киевском женском институте. Учеба была прервана из-за переезда семьи в Москву.
465
Живые, бойтесь земных разлук… — Последняя строка стих. «Берегись..»(1913).
……………………………………..
скажет она потом, зная с детства, что
Любовь не стерпит, не отомстив, Любовь отнимет свои дары. [466]«Я с детства ранена смертью и любовью», — отмечает она в 1922 г. в своем «Заключительном слове». А в книге о Мережковском, рассказывая о своем отце, она пишет: «Я его так любила, что иногда, глядя на его высокую фигуру, на него в короткой лисьей шубке, прислонившегося спиной к печке, думала: «А вдруг он умрет? Тогда я тоже умру».
466
Любовь не стерпит, не отомстив… — Из стих. «Берегись…».
Он умер, когда ей едва минуло одиннадцать лет. Но уже раньше по поводу смерти в их доме одной дальней родственницы она замечает: «Смерть тогда на всю жизнь завладела моей душой». Смерть отца — как бы начало ее собственной смерти, которую она тогда ощутила впервые со всей ей доступной реальностью. Не успела родиться, как уже начала умирать. Недаром прозвали ее в Киевском институте: «Маленький человек с большим горем».
После родителей она больше всего любит свою единственную «нянечку Дашу» — Дарью Павловну Соколову.
Она никогда не узнает, Как я любил ее, Как эта любовь пронзает Все бытие мое. Любил ее серое платье, Волос ее каждую прядь, Но если б и мог сказать я. Она б не могла понять. [467]Нянечка Даша зовет ее «Батюшка белый» и носит перед сном на руках вокруг зала. Она же водит ее гулять в Летний сад. Отец З.Н.
467
Она никогда не узнает… — Один из вариантов стих. «Оттуда?» (Варшава, 1920; с посвящением: Д.П.С. — няне Д.П. Соколовой).
468
…Нежин, город Гоголя… — Н.В. Гоголь в 1821–1828 гг. учился в Нежинской гимназии высших наук.
«В первый раз мы жили там, когда мне было всего четыре года», — вспоминает З.Н. о своем «первом Петербурге». «Мне помнятся только кареты, в которых мы ездили, да памятник Крылову в Летнем саду, куда меня водила няня Даша и где играло много детей. Впрочем, еще Сестрорецк, лес, море и белые снежинки, падавшие на мое белое пальто (в мае)».
Я претепло одета, Под капором коса. Иду — теперь не лето — Всего на полчаса. [469]469
Я претепло одета… — Из стих. «Девочка» (1912).
Но однажды няня Даша повела ее не в Летний сад, а в Гостиный двор — покупать куклу. Был конец марта, и не белые снежинки падали на ее белое пальто, а громадные хлопья мокрого снега, похожие на грязные носовые платки. Но «маленького человека» ждало разочарование — первое в жизни. Тот, по ее словам, «удар о стену, которую мы, может быть, перейдем только после смерти». Вместо куклы она пожелала живую девочку, находившуюся в магазине, да так настойчиво, что няня Даша с трудом увела ее домой. «Желанья были мне всего дороже…» [470]
470
«Желанья были мне всего дороже…» — Из стих. «Брачное кольцо» (1905).
В этом ее первом желании, как в фокусе, — все, о чем она потом в жизни мечтала и от чего не могла, не умела (а может быть, просто в глубине души не хотела) отказаться. За несколько недель до своей смерти она, полупарализованная, на обложке книги, которую перелистывает — антологии русской поэзии «Якорь», — левой рукой, справа налево, так что прочесть написанное можно только в зеркале, нацарапывает:
По лестнице… ступени все воздушней Бегут наверх иль вниз — не все ль равно? И с каждым шагом сердце равнодушней: И все, что было, — было так давно… [471]471
По лестнице… ступени все воздушней… — Четверостишие, написанное Гиппиус на обложке коллективного сборника стихов «Якорь» (Берлин, 1936). Стихотворение привел также С.К. Маковский в книге «На Парнасе Серебряного века» (Мюнхен, 1962; очерк «Зинаида Гиппиус»).
Эта беспомощная, последняя попытка преодолеть свою слабость — одно из бесчисленных доказательств ее воистину необыкновенной живучести: «Неугасим огонь души» [472] .
Но кто бы мог предположить, что в этом хрупком, эфемерном, не от мира сего существе, какой она казалась, такая сила?
Первая исповедь. О ней — в «Заключительном слове». Бедная, на деревенскую похожая церковь. За высокими окнами — верхушки зеленеющих деревьев. Тишина. Весна… Кстати, как это до сих пор никто из критиков не отметил ее замечательный язык — ясный, острый, сверкающий, как чистейшей воды алмаз. По поводу этой своей первой исповеди она пишет: «Но искупленья я еще не понимаю», — и прибавляет: «Я, очевидно, не понимаю и покаяния».
472
«… Неугасим огонь души». — Из стих. «Неотступное» (1925).