Тяжелая душа: Литературный дневник. Воспоминания Статьи. Стихотворения
Шрифт:
Но ее неподвижность, ее пассивность — кажущаяся. На самом деле она в эти «непроницаемые» минуты как бы заряжается, подобно электрическому аккумулятору. Откуда сила, из каких глубин или высот, разрушительная или созидательная, темная или светлая — она не знает и знать не хочет. Она живет, живет, несмотря ни на что, вопреки всему. «Неугасим огонь души» [627] . И только это одно важно.
В пять часов «нянечка Даша» — Дарья Павловна Соколова — приносит ей чашку кофе и сдобную булку. Но кофе — бурда, а купленная на улице из-под полы булка — тверже камня. Все обман, все призрачно. Расползается самая ткань жизни.
627
«Неугасим огонь души». — Из стих. «Неотступное» (1925).
Но это еще не смерть. До нее далеко. Это — переплавка, страшная, мучительная, принимающая иногда формы невыносимо уродливые.
Как выносить невыносимое, Чем искупить кровавый грех? [629]Этому «чем» посвящено много — она сама не помнит, сколько — ледяных вечеров и ночей, когда ей кажется, что она сошла с ума, что она в могиле. Но ответ приходит лишь после того, как она ставит вопрос иначе, по существу: не «чем искупать», а «надо ли искупать, надо ли страданье?». И тогда, из неведомых глубин или высот, знакомый с детства голос отвечает: «Нет».
628
Хочу сказать, но нету голоса… — Из стих. «Летом» (1919).
629
Как выносить невыносимое… — Из стих. «Летом».
Не хочу страдать. Страданье — зло». Об этом она через десять лет напишет в изгнании религиозно-философский трактат под заглавием «Выбор?» (с вопросительным знаком). А сейчас ясно и так, без трактата.
А если от страданья не уйти, как не уйти от смерти?
Она встает с кушетки, подходит к окну. За ним — ничего. Черная дыра. Давно ли она писала:
Окно мое высоко над землею. [630]630
Окно мое высоко над землею… — Первая строка стих. «Песня».
И молилась:
Мне нужно то, чего нет на свете. [631]Вот оно и пришло, чего еще никогда на свете не было. А ведь могло миновать. Могло… Потом было другое окно:
Окно мое над улицей низко, Низко и открыто настежь. [632]Это было вчера, когда еще была война.
631
Мне нужно то, чего нет на свете… — Из стих. «Песня».
632
Окно мое над улицей низко… — Начальные строки стих. «На Сергиевской» (1916).
А сейчас даже не преисподняя — просто черная дыра. Ничего. Ей кажется, что она умерла и что так будет всегда. Эта комната, эта лампа, этот холод. И она одна… Где-то за окном бьют часы.
Вот три удара, словно пенье Далекое — колоколов. [634]633
Мы думали, что мы живем на свете… — Финальные строки стих. «На Сергиевской».
634
Вот три удара, словно пенье… — Из стих. «Тяжелый снег» (1918), посвященного Злобину.
Потом опять ничего. И никого. «Ворчит, будто выстрелы, тишина». [635]
В минуты вещих одиночеств Я проклял берег твой, Нева. ИОна отходит от окна. Неужели это отсюда, из этого окна, она прошлой весной смотрела вслед уходящему Блоку?
Прямая улица была пустынна, И ты ушел — в нее, туда. ……………………………… Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей — никогда. [637]635
«Ворчит, будто выстрелы, тишина». — Из стих. «Тли» (28 окт. 1917).
636
В минуты вещих одиночеств… — Начальная строфа стих. «Петербург» (1919).
637
Прямая улица была пустынна… — Последняя строфа стих. «А. Блоку» (1918).
В сущности, около нее не осталось никого. Близкие, как Мережковский, не в счет. Философов? С какой ненавистью он ей вчера крикнул в лицо: «Человекоубийца». Она сделала вид, что не слышит.
Но ничего. Ничего. Она еще поборется. Все будет хорошо.
Завтра день Архистратига Михаила и всех бесплотных сил — день ее рожденья. Ей почему-то всегда казалось, что бесплотные силы — это ее мечты, ее сны, ее «идеи», которые ей всего дороже.
О сны моей последней ночи, О дым. О дым моих надежд! …………………………………. Один другим, скользя, сменялся, И каждый был, как тень, как тень… А кто-то мудрый во мне смеялся, Твердя: проснись! Довольно! День. [638]638
О сны моей последней ночи… — Из стих. «Последние сны» (1912).
Что же, проснулась наконец ее душа «иль досель не отгрезила»? Как будто проснулась, но еще не совсем.
А ведь казалось, что ее мечта о светлом ангеле, вольно легшем на землю ради свободы людей, потухла уже давно, еще до войны и революции.
Вспоминая, какой она была в <19>17 г. и вначале < 19> 18 г., поглощенной общественно-политической работой, в частности борьбой с ненавистными большевиками, трудно себе представить, что она вообще могла тогда мечтать о чем-либо отвлеченном, а тем более о такой явной чепухе, как белый дьявол, когда и ребенку ясно было, что он — красный. Но если судить по этому о степени ее сознательности, то отчет в происходящем она отдает себе вполне. В одном ее стихотворении от сентября <19>18 г. [639] дьявол является ей уже не в романтическом плаще, скрывающем его лицо, как в <1>905 г.:
639
В одном ее стихотворении от сентября <19>18 г. — «Час победы».
А почти без маски, в образе наглого палача-чекиста. Но что смущает — это легкость, с какой она с ним справляется (стихотворение названо «Час победы»). Так в реальности не бывает. Гиппиус явно выдает желанное за данное. И если черт от одного ее слова проваливается в тартарары, то исключительно из уважения к ее литературным заслугам, ибо ее победа над ним лишь на бумаге. Об этом с достаточной убедительностью свидетельствуют и ее последующие стихи и — главное — третий визит черта, уже здесь, в эмиграции, — ненужный и невозможный, если б она его победила действительно.
640
Он пришел ко мне, а кто, не знаю… — Начальная строфа стих. «В черту» (1905).
Но этот призрак, этот сон о победе ей необходим, чтобы могла длиться, не потухала ее страшная и прекрасная мечта о падшем ангеле, которого она любит, может быть, даже больше Бога.
Но забегаю вперед (как уже имел случай отметить в напечатанной в «Новом журнале» главе из той же книги о Гиппиус, «Ее судьба», хронология ее стихов решающей роли не играет, а лишь вспомогательную). В середине декабря <19>18 г., т. е. приблизительно через месяц после дня Архистратига Михаила, Гиппиус пишет стихотворение под названием «Тишь».