Тяжелые звезды

Куликов Анатолий Сергеевич

Как есть — в полевой генеральской форме — стараюсь выбрать самый чудесный букет. Цветочницы возле «Чкаловского», мимо которых из месяца в месяц, из года в год, течет бесконечный поток воюющих и отвоевавших мужчин, очень точно чувствуют, что у кого на душе. Понимают: у меня все хорошо. Перешучиваются. «Кому, — спрашивают, — товарищ генерал, собираетесь дарить цветы?» Я тоже смеюсь в ответ: «Да вон, — говорю, — любовница моя сидит в машине. Для нее и цветы. Если можно, то самые лучшие!»

Они мигом собрали замечательный букет. Кто посмелее, даже в машину заглянули как бы ненароком, чтобы рассмотреть сидевшую за рулем Валю и, кажется, остались довольны тем, что «любовница»

у меня по всем статьям — подходящая!

Два года спустя — в мае 1997 года — вместе с Валей мы оказались в Иерусалиме. Я уже был министром внутренних дел, а протокол визита обязывал посетить Государство Израиль вместе с супругой.

Кроме переговоров и рабочих встреч, разумеется, было знакомство со страной и экскурсии по Иерусалиму. Программа визита предусматривала посещение Троицкого собора, находящегося на территории миссии Русской Православной Церкви Московского Патриархата.

Сопровождавшие нас священники — отец Феодосий и отец Марк, которым, наверное, пришлось встречать и провожать немало любопытствующих сановников, тем не менее, встретили нас очень сердечно, а наш разговор о представительстве Русской Православной Церкви в Израиле, об особенностях монашеской жизни на Святой Земле не стал, что называется, дежурной беседой чиновников. Говорили тепло и откровенно. Мне рассказали, что в Троицком соборе венчаются многие россияне. Святым и великим является этот храм для каждого православного христианина.

Мы с Валей, разумеется, никогда не испытывали неловкости от того, что наш брак был когда-то зарегистрирован в простом советском загсе. Тогда, в середине 60-х годов, никто из нас не думал о венчании. В эпоху государственного атеизма воспринималось оно не более чем красивый церковный обряд. К тому же совершенно непозволительный для офицера — коммуниста, командира и воспитателя.

Я помнил мамин наказ и никогда ни прилюдно, ни наедине с собой не отрицал ни Бога, ни веры, хотя, будучи человеком своего времени, даже не задумывался о том, что венчание — этот очень важный обряд, соединяющий людей перед Богом не на время, а на вечные времена.

И тут, в Иерусалиме, я наконец понял, что это должно произойти и с нами. Обязательно здесь. Обязательно сегодня.

Спросил отца Феодосия: «Это возможно?», и увидел в его глазах доброе согласие. Конечно, никакого венчания с выездом за границу мы с Валей не планировали. Получилось все вроде бы по наитию, но меня не оставляет чувство, что это наше решение, как и давнее решение идти по жизни рука об руку, было правильным и освящено свыше.

Лепестки «Пиона»

Впервый же отпуск, который полагался мне по службе, мы с Валей поехали на Ставрополье. Хотелось показать ей наши места, родных и близких мне людей. Обрадованный нашим приездом отец без колебаний протянул мне ключи от своего «Москвича-405». В то время личный автомобиль был редкостью, и отец искренне гордился, что право на его приобретение получил в награду за производственные достижения.

Конечно, сразу же было решено, что я обязательно свожу Валю в Элисту, столицу Калмыкии. Этот большой по нашим меркам город располагается всего в 90 километрах от села Дивное, нашего районного центра. А быть может, сама судьба вела нас туда. Ведь одним из первых людей, встретившихся нам с Валей на улицах Элисты, был мой однокашник по училищу — калмык, старший лейтенант Сергей Мучеряев, выпущенный лейтенантом на год раньше меня. К тому же еще совсем недавно мы встречались с ним в Свердловской области, где он командовал взводом, а я, будучи курсантом, проходил стажировку.

Оказалось,

что Сергей не случайно находится в Элисте: он перевелся сюда на службу в отдельный батальон, который только-только был сформирован. Если говорить точнее, кроме нескольких офицеров, батальон существовал пока только на бумаге. Его штаб размещался в здании дирекции кирпичного завода, и Сергей предложил мне встретиться с комбатом.

Офицеров в батальоне не хватало, многие должности оставались вакантными, в то время как пределом моих собственных мечтаний в то время была должность командира отдельного взвода — она давала возможность поступать в Академию имени Фрунзе.

Учиться мне хотелось. К тому же учеба в академии была непременным условием движения по служебной лестнице. Другое дело, как представлял я себе, будучи лейтенантом, эти заоблачные карьерные вершины… Самой высокой, почти недостижимой целью мне казалась должность командира полка где-нибудь в далеком будущем. Или, например, хотя бы должность комбата, которую мог заслужить я после долгих лет честной и беспорочной службы. Подобно подполковнику Николаю Ползикову, командиру того батальона, в который привел меня для знакомства Сергей Мучеряев.

Николай Федорович Ползиков, полагаясь на рекомендацию Сергея, сразу же предложил мне должность командира отдельного взвода и вызвался походатайствовать о моем переводе в Калмыкию. Тем более, что этот перевод не подразумевал для меня никаких служебных поблажек и житейских удобств. Наоборот, предстояла интересная, но очень тяжелая и ответственная работа по формированию, размещению и слаживанию воинского коллектива. Именно поэтому Ползиков набирал в батальон молодых и энергичных офицеров, которые, по его мнению, могли справиться с этой задачей. И всячески способствовал их переводу в свой батальон.

После возвращения из отпуска я прослужил в Рославле немногим более двух месяцев. Командир Смоленского полка майор Драгунов, когда пришли документы о моем переводе, с некоторым сожалением сказал, что он сам имел на меня виды. Но, конечно, не возражает, если речь идет о назначении на должность, которая давала мне возможность поступать в академию. На прощанье пожелал удачи, и уже в начале июня 1968 года я приступил к выполнению новых для себя служебных обязанностей.

Отдельный взвод, который я принял, состоял из чуть более сорока молодых солдат, размещенных по причине отсутствия казармы в вагончиках и палатках. Это была работа, где нужно было на пустом месте как-то обустраивать солдатский быт и организовывать службу. Поэтому у любого командира отдельного взвода в таких условиях появлялось множество интересных с точки зрения военной профессии задач. Во-первых, это слаживание взвода, в котором волей судьбы оказались только солдаты-первогодки. Во-вторых, по-настоящему трудные условия этой службы, когда в твоей войсковой части еще нет ни казарм, ни учебных городков, ни бани, ни строевого плаца. Это жизнь и служба, начатая с чистого листа. И только от твоих собственных знаний, воли и труда зависит, станет ли весь батальон и твой взвод, в частности, по-настоящему боевым коллективом.

Само название — «отдельный взвод» — предполагает особую самостоятельность и ответственность его командира. Все, включая воспитательную и политическую работу — находится в его руках. Все подчинено его воле, и за все он в ответе. Без всяких скидок отвечает он за выполнение служебной задачи, за оружие, за каждую солдатскую жизнь. Я рад, что именно такая школа досталась мне в самом начале моей службы. Хотя сейчас мне кажутся смешными и наивными мои тогдашние мечты о том, что я обязательно отосплюсь, когда стану командиром роты…