Тяжелые звезды
Шрифт:
Честно говоря, у меня не было сомнений, что мы будем двигаться этим курсом. Но 1996 год только начинался, и он был годом очередных президентских выборов. Это означало, что все слова и поступки вовлеченных во власть людей уже выстраивались по законам предвыборной схватки. Любое событие, происходящее в стране, теперь оценивалось политиками и их политтехнологами только с точки зрения потерянных или приобретенных в игре очков. Новые опасности, нависшие над страной — во многом являлись порождением этой борьбы за власть. Можно было предполагать, сколько мужества, твердости и упорства потребуется от многих из нас в отстаивании самых важных человеческих принципов, но мало кто догадывался, над какой пропастью мы тогда пронеслись…
Между
Водной из рабочих тетрадей, которые я вел в ту пору, совсем недавно обнаружил любопытную запись: «На выборы бросить все!!!» Среди других рукописных строк, сделанных моим беглым почерком, она выделялась вот этим тройным восклицанием, вовсе мне не свойственным. Чужеродная природа этого категоричного приказа подтверждается еще и тем, что я, человек по природе памятливый, и сегодня не могу восстановить обстоятельства, при которых была сделана эта запись. Скорее всего на одном из совещаний, где речь шла о приближающихся выборах и где в качестве накачки каждый из министров получал соответствующую задачу от кого-то из руководителей президентской администрации или Совета безопасности. Я думаю, из этого не стоит делать секрета. Министры, особенно ключевые, независимо от степени своей удаленности от дворцовой жизни, считались членами президентской команды. И в этом была своя логика: при существующей системе власти в высший ее эшелон министров выдвигали воля и желание одного человека — президента России Б.Н. Ельцина. Только он один, ни с кем не советуясь и не считаясь, мог возвысить любого государственного чиновника. Только он в силу принадлежавшей ему абсолютной власти в стране мог отправить его в отставку, повинуясь собственным представлениям о целесообразности.
Можно принимать эти правила игры или сокрушаться по поводу их несовершенства, но при такой системе управления любой из государственных чиновников работает и живет по правилам жесткой командной игры, подразумевающей, что забивание мячей в свои ворота — это глупость, достойная, в лучшем случае бесславной отправки на пенсию.
В то время я проработал в должности министра чуть более полугода, и по большому счету в Кремле ко мне только присматривались. Не то, чтобы я считался чужаком или белой вороной, но многие из опытных, тертых многоходовыми интригами аппаратчиков считали меня человеком недолгой министерской судьбы. Дескать, взят с фронта по необходимости, туда же и буду отправлен, как только пропадет во мне нужда. Однако первые мои шаги, особенно те, которые были сделаны в Чечне на пути к достойному для России миру — несколько укрепили мои позиции, и хотя по поводу выборов президента на второй срок со мной в Кремле никто не советовался, априори я числился членом его команды.
Я не был советчиком Ельцину, когда он принимал решение избираться в президенты во второй раз, поэтому не считаю себя вправе касаться его частной жизни. Человек принял решение. Нравится оно кому-нибудь или нет, но это его собственный выбор. Легко или трудно он ему доставался, об этом никто лучше самого Бориса Ельцина не расскажет. Тем более что существует его собственная версия происходящего, рассказанная в книге «Президентский марафон». Я приведу из нее несколько цитат, но лишь для того, чтобы избежать пробелов в истории и связать воедино все нити последующих событий. Эти строки не только характеризуют самого Ельцина, но и дают ключ к пониманию всех его дальнейших предвыборных ходов:
«…Я стоял перед жизнью, продуваемый всеми ветрами, сквозняками, стоял и почти падал от порывов ветра: крепкий организм подвел; «ближайшие друзья» — уже нашли себе замену, как стая, которая исподволь, постепенно намечает нового вожака; наконец, отвернулись от тебя и те, на кого ты всегда опирался, кто был твоим последним рубежом, резервом, — духовные лидеры нации. А народ… Народ не может простить ни «шоковой терапии», ни позора в Буденновске и Грозном. Казалось бы, все проиграно.
В такие мгновения приходит прозрение. И вот с ясной головой я сказал себе: если иду на выборы — выигрываю их, вне всяких сомнений. Это я знаю точно. Несмотря на все прогнозы, несмотря
Но мысль о том, что я тем самым буду способствовать приходу к власти коммунистов, показалась нестерпимой.
Вероятно, выручила моя всегдашняя страсть, воля к сопротивлению.
В конце декабря я свой выбор сделал…»
Так рассказывает сам Ельцин. Но надо знать безбрежное властолюбие Бориса Николаевича, чтобы понять, каким лукавством светились его глаза во время церемонии прощания в аэропорту «Внуково-2»: он улетал в Екатеринбург, чтобы у себя на родине объявить об окончательном решении выдвигаться на второй президентский срок, — когда он обвел всех провожавших его чиновников знаменитым ельцинским взглядом и задушевно спросил: «Ну что скажите, может, мне не стоит ввязываться в это дело?» В ответ, конечно, прозвучал дружный хор голосов: «Ну что вы, Борис Николаевич, как же так? Обязательно надо!»
Проверка на лояльность, кажется, не столько убедила президента в искренности людей из его ближайшего окружения, сколько в том, что он по-прежнему контролирует обстановку. «Раз надо — значит, надо!» — сказал он так твердо, что ни у кого не осталось сомнений, что этот большой, мощный и очень упрямый человек давным-давно все для себя решил и не потерпит рядом с собой никого, кто бы сомневался в его силах.
Предвыборная кампания началась, и в этот бой были брошены огромные ресурсы — финансовые и административные. Слова президента о том, что он непременно победит — надо было принимать совершенно безоговорочно. Он победит. Обязательно победит. Победит любой ценой.
Руководителем предвыборного штаба Ельцина считался Олег Сосковец, который, как кажется мне, просто сам себя назначил на эту должность еще осенью 1995 года. Но активность Сосковца оказалась малорезультативной: замер общественного мнения показывал, что рейтинг президента по-прежнему весьма низок. Как командиру и администратору мне казалось, что перспективными могли оказаться такие предвыборные действия, которые бы убеждали россиян в том, что Ельцин не чурается коллегиальных форм работы. Что достаточно наделить Совет безопасности полномочиями «политбюро», и это уже само по себе добавит доверия действующему президенту. Конечно, речь не шла о возвращении к терминологии прошлых лет, но лишь о том, чтобы существующий Совбез получил те же полномочия, которыми раньше обладало только Политбюро ЦК КПСС. И технология работы этого всесильного органа власти подразумевалась почти такая же, какой была она в самые трудные и самые победные годы страны.
Ельцин эту мою идею поначалу воспринял с охотой: «Пожалуй, вы правы, Анатолий Сергеевич. Над этим стоит подумать». Поэтому, когда 17 марта 1996 года, в воскресенье, в половине восьмого утра, меня застал телефонный звонок Александра Коржакова с просьбой к 11.00 прибыть в Кремль для встречи с президентом, я терялся в догадках, чем могла быть вызвана эта встреча. Сначала подумал, что стряслось нечто чрезвычайное, но дежурный по МВД, доложивший мне обстановку, только подтвердил: «В стране все нормально». Тогда я и предположил, что Ельцин, возможно, хочет со мной обсудить будущий облик Совета безопасности: ведь предыдущий наш разговор состоялся совсем недавно — в прошлую пятницу, и явно его заинтересовал. Во всяком случае никаких иных причин для чрезвычайного вызова в Кремль в выходной день я придумать не смог и, поблагодарив Коржакова, стал собираться в дорогу.
На всякий случай еще заехал в министерство, чтобы убедиться, что никакой беды мы действительно не проспали: ничто так не гневило Ельцина, как неосведомленность, некомпетентность людей, которым была поручена та или иная работа. Мне не приходилось краснеть в его кабинете, и я не хотел, чтобы какое-либо происшествие застало меня врасплох. Дежурный еще раз меня уверил: «Товарищ министр, все, как обычно. Если бы что-то произошло, я бы уже знал и вам доложил…» «Ну ладно», — подумал я и прихватил с собой на всякий случай несколько официальных бумаг, которые могли пригодиться при любом сценарии встречи с президентом.