Тяжелые звезды
Шрифт:
Поэтому нет ничего удивительного в том, что, получив приказ президента, я не стал задумываться о последствиях и по-военному деятельно начал готовиться к его выполнению. От Коржакова позвонил в министерство и попросил собрать тех членов коллегии МВД, которые находились в Москве.
Ко времени моего приезда на Житную, в здание министерства, все уже собрались, и я, рассказав о разговоре с президентом и велев сохранять тайну, дал команду готовить расчет сил и средств. Впрочем, добавил: «Если кто-то из вас в чем-либо сомневается, то прошу высказать свое мнение, не стесняясь». Первая реакция генералов чем-то напоминала мою собственную: вопросов не было. Все были спокойны и сосредоточены, будто разгон парламентов и запрещение компартий было для нас рутинным,
Подумать о том, чего мне не сказал президент. Что носилось в воздухе, но так и не было произнесено в кабинете Коржакова за рюмкой коньяку. О чем я сам промолчал пять минут назад перед коллегами-генералами. Ну хорошо, мы выполним приказ… Но каковы будут его последствия?
Через считанные часы я должен был изложить президенту свое видение ситуации. Теперь, когда механизм операции был запущен на полную катушку, разговор из плоскости «Так точно!» и «Никак нет!» должен был перейти в плоскость стратегических расчетов, соответствующих рангу федерального министра и по-настоящему государственного человека. Приказ мы выполним, но что станет со страной? Запрет компартии всколыхнет всю Россию, и на улицу выйдут сотни тысяч ее сторонников. Обязательно выйдут и те, кого доняли «сильные» ходы Бориса Ельцина. Общество, уставшее от перманентного политического кризиса, от военных потерь, от ежедневного чувства безнадежности, уже не связывает своих надежд с первым российским президентом и не встанет на его защиту. В обстановке хаоса возникает кровавый облик братоубийственной гражданской войны. Впереди тысячи погибших и искалеченных соотечественников. Распад Федерации. Изоляция страны. Невосполнимые потери в экономике.
Вывод один: этого делать нельзя! Нельзя ни в коем случае!
Думаю, что в это же самое время Ельцин продолжал размышлять о задуманном. В чужую душу не заглянешь, а в открытую не спросишь… Конечно, подлинные мысли президента так и останутся при нем навсегда, но какая-то их часть позже была выплеснута в книге «Президентский марафон». Я намерен воспользоваться очередной цитатой из нее, чтобы избежать каких-либо умолчаний:
Вот взгляд Б.Н. Ельцина (Те же самые часы 17 марта 1996 года или несколько раньше. — Авт.):
«Чего греха таить: я всегда был склонен к простым решениям. Всегда мне казалось, что разрубить гордиев узел легче, чем распутывать его годами. На каком-то этапе, сравнивая две стратегии, предложенные мне разными по менталитету и по подходу к ситуациям командами, я почувствовал: ждать результатов выборов в июне нельзя… Действовать надо сейчас!
Я решился и сказал сотрудникам аппарата: «Готовьте документы…» Началась сложная юридическая работа. Был подготовлен ряд указов: в частности, о запрещении компартии, о роспуске Думы, о переносе выборов на более поздние сроки. За этими формулировками приговор: в рамках действующей Конституции я с кризисом не справился.
Ситуацию для себя я сформулировал так: ценой тяжелой потери качества — выхода за конституционное поле — я решаю одну из своих главных задач, поставленных мной еще в начале президентства. После этого шага с компартией в России будет покончено навсегда…»
Все, что произойдет дальше, я увидел как на ладони. Но я еще должен был найти союзников и сторонников, которые окончательно разрешили бы мои сомнения: прав я или, может быть, все-таки нет.
Чтобы подписать какие-то неотложные бумаги ко мне зашел мой заместитель, начальник Следственного комитета МВД генерал Игорь Кожевников. Своими сомнениями я впервые поделился с ним: «Игорь Николаевич, давай подумаем… С точки зрения законности здесь явное нарушение: президент по Конституции не имеет права разгонять Государственную Думу за полгода до президентских выборов». Реакция Кожевникова: «Конечно, это антиконституционно».
Тут же прошу соединить меня со Скуратовым. Важно знать,
«Вот что, — говорю, — ты пригласи к себе к 14.00 Владимира Александровича Туманова (Председатель Конституционного Суда. — Авт.), а я к вам подъеду. Подумаем вместе, посоветуемся». И прошу Игоря Николаевича Кожевникова отправиться в Генпрокуратуру вместе со мной: в таких ситуациях важно, чтобы доверенный человек был рядом. Что-то записать, передать какие-либо распоряжения. Да и просто для того, чтобы посоветоваться в трудную минуту.
Приехал. Оба подтверждают почти клятвенно, что президент им сказал, что Куликов — за это решение, министр обороны Грачев — «за», руководитель ФСБ Барсуков — «за». Ну, а коли все согласны, тогда и Скуратов с Тумановым начали склоняться в ту же сторону. Говорю им: «Хорошо, я — солдат, я — полицейский. Мне сказали — я сделал. Но вы — и один, и второй — надзираете за соблюдением законности в стране…»
Туманов: «Да, конечно, это не соответствует Конституции».
Понимаю, что им обоим муторно на душе и они полностью разделяют мою точку зрения. Договорились так: солидарно будем возражать против разгона Думы, компартии и переноса выборов. Но сейчас разъедемся, и каждый из нас по отдельности поразмышляет над листом бумаги, что говорит в пользу проведения такой акции, а что — против. Я сказал главное: «У меня в 17 часов встреча с президентом. Приглашаю вас вместе с собой. Мы зайдем к нему вместе и попробуем его отговорить».
Те аргументы, которые я набросал на бумаге к этой встрече, были исполнены в совершенно корректной форме, но по сути ничем не отличались от тех, что были мной прокручены в голове еще до встречи с генеральным прокурором и председателем Конституционного Суда. Ну, может быть, в них было больше детализации, вроде моих опасений, что милиция субъектов Федерации выйдет из повиновения или напоминаний о том, что опальные люди и опальные движения в нашей стране всегда получают поддержку населения, но это лишь для того, чтобы не скликать чертей. Президент не приемлет прямого давления. Если и существовала возможность его убедить, так это только с помощью веских и разумных слов.
Что-то говорило мне: президента кто-то здорово накручивает. На это указывало излишнее возбуждение Олега Сосковца и Александра Коржакова. Делая вид, что решение президента для них столь же неожиданно, как и для остальных, они немного переигрывали. И было понятно: Сосковец провалил первоначальный этап предвыборной кампании, а его штаб не был в состоянии привести Ельцина к победе. Война, которую затевал президент, могла списать все эти промахи, а Коржаков, который, как оказалось потом, чуть ли не выращивал из Сосковца будущего российского президента, действовал с ним заодно. Ради власти этих людей — сегодняшней и будущей — в принципе и была придумана вся эта комбинация. Ельцина попросту провоцировали, играли на его слабых струнах. И в какой-то момент он поддался на уговоры, приняв, как это он сам говорил впоследствии, вот эту «стратегию».
Скуратов и Туманов приехали в Кремль, как мы условились — к 17 часам. У президента был его помощник Виктор Илюшин с группой своих работников. Вскоре все они — сам Илюшин, Юрий Батурин, Михаил Краснов, Руслан Орехов и Георгий Сатаров — вышли из его кабинета, и по настороженному выражению их лиц, по взглядам исподлобья я понял: там назревает гроза… Илюшин попросил меня подняться к нему на третий этаж, как только мы закончим разговор с Ельциным. Я кивнул.
Президент и вправду был мрачен: лицо землистого цвета, неприветлив… Я коротко доложил: «Борис Николаевич, работа по выполнению вашего решения идет, расчеты производятся. Но мы, — я указал на Юрия Скуратова и Владимира Туманова, — считаем его ошибочным». Предлагаю высказаться своим коллегам — они говорят в принципе то же самое.