Тяжелый дивизион
Шрифт:
Квартира не радовала взора. Это было жилье, покинутое мещанской нечистоплотной семьей, с характерными пятнами на обоях, и на ржавых от потеков подоконниках, и на брошенных ломаных шкафах и кухонных столах.
Но походные кровати были с собой, крыша не протекала, вагон надоел, а раскинувшийся кругом город, хотя и истомленный войной и обескровленный, сулил разнообразие.
Лопатин внезапно расхворался, лег в постель в самой маленькой комнатенке, повязал голову смоченным в уксусе полотенцем и стал бутылку за бутылкой пробовать акоповское вино. Он после каждого глотка бранил
Кандидат и ветеринар Хлопин отправились в город за девочками.
Предварительное голосование показало, что доктор, казначей, Андрей и Кулагин в таковых, по различным причинам, не нуждаются. Командир высказался уклончиво. Потому привели только трех. Решено было, что сначала все вместе будут пить у командира, а потом две большие комнаты обращаются в спальни: холостую и женатую. Мигулин перенес постель Андрея к холостякам.
Старшей девушке было лет девятнадцать, младшей едва исполнилось шестнадцать.
Доктор фыркал в углу и, охватив голову ладонями, глядя в пол, бурчал, что берущих на улице такого ребенка надо отдать под суд.
— Это все Дикая дивизия, — сказал Иванов. — Мне говорили, что они здесь облавы на девчонок устраивали.
На пари ловили на улице. Пришлось их из города вывести.
— Ну, — сказал Кельчевский, — во всех тыловых городах было то же. Минск возьмите или Могилев, к примеру…
Старшая девушка пила рюмку за рюмкой, как будто выполняла обязательную норму. Облизывая крашеные губы, она рассказывала скучные анекдоты, очевидно всегда одни и те же, и то и дело раскрывала сумочку и заглядывала в зеркальце, а младшая, свежая, розовая, с еще не потухшей искрой в глазах, рассмотрев бабье лицо кандидата, стала умолять Андрея пригласить ее на этот вечер.
Кандидат остался верен себе.
— Ну что же, — сказал он. — И так хорошо, и так неплохо. Или девочка, или экономия. Да еще к адъютанту подмазаться можно! А какую цыпу я отыскал, адъютант? Есть у меня вкус, скажите? Даром что на улице темень. Фонари тоже, наверное, Дикая дивизия перебила. Так берете лапушку? Так и быть. Только для вас уступаю.
Девушка обрадованно захлопала в ладоши и прижалась к Андрею.
Оставалось улизнуть будто бы за сельтерской, и Андрей больше не входил в комнату командира. Девушка стучала тоненькими пальчиками в стену, как пойманный зверек, царапала ноготками обои.
Утром Андрей ушел реализовать спиртную бумажку, когда в женатой спальне еще были закрыты ставни…
Из Каменец-Подольска двинулись походным порядком. Это был первый за всю войну поход в богато пересеченной местности, которая открывала перед парчками виды один привлекательнее другого.
Из города вышли сквозь старинные крепостные ворота, обозначенные средневековыми башнями. Далеко в тумане на Днестре перекликалась с ними старая турецкая крепость Хотина.
Здесь местность казалась принаряженной, дорога ровней, деревни богаче, реки были убраны набережными.
Ночевали уже в Буковине. Деревушки стали еще чище. С мощеными улицами и длинными домами под черепичными крышами, они тонули в буковых рощах, которые,
Война, по-видимому, до сих пор обходила эти многооконные, зажиточные домики. Полы в них блестели, как в помещичьих домах в воскресенье. Машинки Зингера занимали почетное место, и горы подушек с прошивками ползли так высоко к потолку, что прикрывали даже нижние ряды по-православному выписанных икон. В этих домах можно было достать за деньги шпик и утку, яйца и овощи.
Местность была занята наступающими войсками всего лишь два месяца назад.
Черновицы были неожиданны. Трамваи быстро скользили среди пятиэтажных домов. Магазины бойко торговали остатками товаров. Вокзал был огромен и наряден, словно предназначался для столицы и только случайно попал в провинциальный городишко. Каштаны усыпали золотистыми и огненными листьями двор и аллею университета. На вывесках круглились заглавные немецкие буквы. Форпост поспешно и настойчиво прививаемой вопреки желаниям народа германской культуры стоял крепко и выразительно, невзирая на казачьи лампасы и серые шинели, рассыпавшиеся по улицам.
Последняя ночевка в Буковине была назначена дивизиону у самой румынской границы.
Это обстоятельство взбудоражило все офицерство дивизиона и других шедших походным порядком частей.
Ходили упорные слухи, что тем, кто перейдет границу до первого ноября, будут в полтора раза увеличены оклады, как полагается по уставу войскам, действующим на оккупации и на чужой, союзной территории.
Деревушка, назначенная для постоя на ночь с тридцать первого октября на первое ноября, была разделена пополам границей. Дивизиону было приказано занять квартиры в той части, которая расположена в Буковине.
Тогда Кулагин внес предложение вписать пункт о переходе границы в приказ от тридцать первого октября.
Лопатин брезгливо поморщился и отказался.
— Черт с ним. Из-за грошей пачкаться, — пробурчал Иванов.
— Все-таки обидно и несправедливо. Один день разницы! — жалел доктор.
— А если сегодня пройти дальше в глубь Румынии?
— Кони едва держатся. И так, чтобы успеть к границе, сорок пять километров отмахали, — возразил Иванов. — И дело ведь не в двух километрах. Вблизи, наверное, все забито.
— А я бы и приказ исполнил, и границу бы перешел, — с невинным видом поднял глаза к потолку кандидат.
— То есть как так? — выжидательно и недовольно запыхтел Лопатин.
— Дивизион — это ведь не люди. Люди что, люди при дивизионе. Дивизион — это материальная часть. Ящички да бомбочки. Вот я бы спокойненько заночевал здесь, а ящички с часовыми поставил бы за границей. Ведь тут полтора шага. А приказ о переходе можно тогда отдать тридцать первого октября.
— Черт возьми! Гениальная голова у вас, кандидат, — воскликнул Кельчевский.