Тяжелый круг
Шрифт:
— Виолетта, у меня есть предложение…
Она попыталась переключить внимание Олега на другое — кивком головы показала на дорожку, куда выезжали, выравниваясь перед стартом, русские тройки.
Олег проследил за ее взглядом, и сам не мог не залюбоваться редким зрелищем. Лишь только на таких вот «сабантуях» — «праздниках плуга» — и проводятся соревнования мастеров вождения троек — исконно русского способа езды (нигде в мире больше не знают упряжки под дугой). Резвый орловский рысак коренником, в пристяжных два чистокровных английских скакуна — разными аллюрами, рысью да галопом, идут лошади, однако же как слаженно! Уж воистину,
— Дядя Гриша выиграет! — в словах Виолетты слышалось не столько утверждения, сколько желания, чтобы было так, и это почему-то задело Олега, ему захотелось сдерзить, спросить как-нибудь вроде: «Он что, дядя Гриша — твой дядя родной или двоюродный?» Но, конечно, не только не спросил так, но вид сделал, будто бы и сам за дядю Гришу переживает, а в тайне души надеялся, что старшойОнькина и Сани Касьянова первым на своей тройке не придет.
Но дядя Гриша уверенно довел свою отлично съезженную тройку к финишу, оставив далеко сзади не только алмаатинцев и москвичей, но и считавшихся твердыми фаворитами кировчан.
— Ай да дядя Гриша, молодец, умыл всех так умыл! — с фальшивой восторженностью воскликнул Олег, а после небольшой паузы добавил тоном иным, фальшиво-бесстрастным: — Так предложеньице, Виолетта, есть у меня!..
— Какое же? — спросила она холодно.
— Погулять вечером по городу.
— Нет, Олег, мы с Саней решили на Медео съездить. Если хочешь, поедем с нами.
— Что ты, я теперь Сане в глаза не могу смотреть, после этой скачки, — вырвалось у Олега, и тут же он понял, чем сможет уговорить, убедить Виолетту: — Ты знаешь, я ведь потому приглашаю погулять тебя, что посоветоваться мне с тобой необходимо, поговорить надо, чтобы ты поняла…
— Хорошо. Только зачем же именно вечером? Давай прямо сейчас и поговорим.
На ипподромном кругу шли соревнования по разным видам конного спорта: рысистые испытания, гладкие и барьерные скачки, заезды троек, тачанок, состязания тяжеловозов. В нашей стране разводится около пятидесяти (больше, чем в какой-либо иной стране мира) различных по типу, назначению и экстерьеру пород лошадей, и едва ли не все они были представлены на Алма-Атинском ипподроме. Были тут не боящиеся среднеазиатского палящего зноя ахалтекинцы и незаменимые на севере, в стужу зимой да болотную сырость летом, лошади пород вятской и печорской; с Кавказа прибыли «кабардинцы» да «карабахи», способные пробираться по горным серпантинам и отвесным кручам меж пропастей и ущелий; коренные степняки с гордостью демонстрировали, как выносливы и неприхотливы их донские да башкирские лошади — лучшие лошади в условиях резко континентального климата.
Они сели на служебной трибуне. Виолетта следила за соревнованиями, сказала без любопытства:
— Говори.
— От Николаева все всегда ждали и ждут только побед! Он, что же, — говорил он о себе в третьем лице, — не имеет права проигрывать?
Виолетта взглянула на него, пошутила:
— Не только имеет, но и пользуется этим правом, вот только что на Игроке. — Она не боялась обидеть его насмешкой, знала, что самолюбие у него далеко не болезненное. Однако слова ее задели все-таки Олега, он стал горячо оправдываться:
— Дурацкая скотина, этот Игрок! Из-под палки и то не выиграть, а Санька говорит, что «оп-оп!» крикнуть достаточно, дурацкая,
— Ничего я о тебе не думаю.
Равнодушие, очевидная незаинтересованность лишали его всяких надежд. Он подумал, что лучше бы на этом разговор закончить, однако продолжал настаивать:
— Нет, но вот перед поездкой сюда на комсомольском собрании обо мне много говорили. Выступали там все, критиковали, так сказать… А за что? За то, что поступаю так, как хочу, а не как велят. Я слишком много о своей славе забочусь — чушь! Требовали, чтобы я был скромным, незаметным — как все. Но если я буду похож на всех, то зачем я появился на свет? Ну, скажи, Виолетта, не прав разве я?
Виолетта помнила, как на комсомольском собрании один из братьев Бочкаловых действительно сказал с возмущением, что Олег не хочет быть «как все — скромным, незаметным». Она тогда подумала, что это неверное требование, ей даже захотелось выступить — сказать: «А если вам, братья Бочкаловы, объявить, что смысл вашей жизни многого достичь, но при этом остаться скромными, незаметными, согласитесь вы?» Она не выступила тогда: побоялась, как бы не подумали, будто она хочет защитить Николаева, а сейчас поняла, что правильно промолчала. И она ответила Олегу:
— Ты прав, но, наверное, и сильный человек может быть скромным.
Олегу показалось, что перед ним забрезжила надежда. Он горячо подхватил:
— Верно, верно, главное в человеке — сила! Ты согласна?
Виолетта поднялась с места:
— При силе и доброта обязательно нужна, мне кажется. Пойдем в паддок, там все наши.
— Сейчас, сейчас пойдем, еще минуточку. Я хочу тебе сказать самое главное. — Олег встал так, что лучи предзакатного солнца светили ему прямо в лицо, но он смотрел не мигая и не щурясь. — Виолетта, пожалуйста, верь мне, я буду и добрым и сильным.
Виолетта вдруг с пронзительной отчетливостью вспомнила, как в больнице Саша Милашевский просил верить в его звезду…
Глава четырнадцатая
1
Слабость Сани Касьянова была в том, что он об окружающих судил по себе, был по-детски наивно убежден в непременном торжестве справедливости. Для всех Зяблик стал человеком отпетым, а Саня все верил в него, хотел верить.
Кабардинцы привезли в Алма-Ату единственную лошадь в шансах— полукровного жеребца Казбека из колхоза «Трудовой горец». Чтобы доказать его резвость, темперамент и порядок, выявить его возможности, требовался хороший жокей, и кабардинцы пригласили Саню.
Казбек обращал на себя внимание дельностью и сухостью сложения, нарядностью и красотой форм. Голова у него была выразительной — длинной, на красиво изогнутой шее. Правда, задние ноги чуть саблистые, но ведь такими были они и у незабвенного Анилина, однако этого никто из самых придирчивых экспертов не замечал, — после всех победных скачек Анилину за экстерьер выводили неизменную «пятерку». Саня любовался Казбеком. Председатель колхоза Дзогенов заметил это:
— По рукам? И на попятный двор не ходить!