Тяжёлый ледяной блюз
Шрифт:
Григория Перовича похоронили на невысоком пригорке неподалёку от места его последнего боя. Осколки 80-миллиметрового снаряда, брони и стекла панорамного экрана обратили его живот и грудь в кровавое месиво, но лицо, защищённое нейрошлемом, осталось нетронутым.
— Пойдём, — Элайза склонилась и тронула Зейнаб за плечо.
Невысокая темнокожая астроказийка медленно встала с колен; лицо её было опухшим от слёз. Длинные волосы, заплетённые во множество тонких косичек, в беспорядке рассыпались по плечам. Сколько ей было, лет двадцать? Похоже на то, если не меньше; девчонка совсем, хоть и успела
Двое солдат вырыли могилу. Элайза не знала, какой веры придерживался Григорий, да и придерживался ли вообще, но вознесла заупокойную молитву, которую знала. Потом автоматчики трижды выстрелили в воздух. Дерево на Скайфоге не росло, сколотить крест было не из чего. И в головах только что насыпанного холмика как маленький обелиск поставили нейрошлем. Лысый Крис Экк принёс из кабины «локаста» фляжку с коньяком и столбик надетых одна на другую блестящих металлических стопок; пили не чокаясь. Зейнаб отошла, села на землю, обхватив колени руками; Элайза, подумав, устроилась рядом.
— Ты куришь? — спросила она.
Зейнаб помотала головой, но сигарету взяла. В кабине меха она, как и Элайза, сидела раздетая до трусов, да так и наружу выбралась; нагота была последним, о чём она могла думать, если думала об этом вообще. Элайза поднесла ей зажигалку; девушка закурила, закашлялась с непривычки. Посмотрела на неё блестящими от слёз глазами.
— У тебя кроме него никого больше нет? — спросила Элайза.
— Отец… но я к нему не вернусь.
— Ты тоже в разладе с семьёй?
— Я… нет. Просто… замуж меня уже не выдать, с ребёнком и в девятнадцать лет. А жить у отца… он меня примет, но он ведь немолод уже. И сыновей у него нет. Только племянники, которые точат ножи на него и друг на друга. Если… у них что-то получится, меня в лучшем случае разлучат с дочкой и продадут в чей-то гарем. Отец потому и учил меня управлять бэттлмехом, чтоб я могла убраться из Йезера… вообще с Астрокази.
— Твой мех…
— Он не мой, он отрядный. Мех Гриши… тот да. Наверное, теперь мой.
— Когда «феникс-хок» починят, его будешь пилотировать ты.
— Я… — девушка бросила тлеющую сигарету. — Я буду, конечно. Не уверена, что вообще хочу… — она помолчала. — Но здесь у меня тоже немного путей. Мехвоином или техпомом… и лучше четыреста в месяц, чем полтораста.
Четыреста си-биллов в месяц было обычной зарплатой мехвоина-новобранца. Полностью обученный техник получал две сотни, помощник техника — сто пятьдесят. С ростом квалификации росла и зарплата. Элайза кивнула.
— Мне приходилось крутиться, чтоб заработать на жизнь, — сказала она. — По-разному. Больше я так не хочу. Пойдём, посидишь у меня в кабине.
«Уоспы» грузили при свете фар. Звёзды едва проступали сквозь затянувшую небо дымку, но разгоревшийся диск Полосатого делал ночь светлой. Зейнаб задремала на откидном сиденье позади кресла пилота, вполоборота привалясь к стенке кабины. Пошевелилась и пробормотала во сне что-то неразборчивое, когда «мародёр» поднимался на ноги. Шли в темноте медленно, внимательно
С вечера у Элайзы начал ныть живот, как бывало всегда перед месячными; прежде, чем выступить в путь, она подложила прокладку в трусы. Вовремя, как оказалось. Межзвёздные путешествия, и гиперпрыжки, и миры со своими условиями — гравитацией, составами атмосфер, температурным режимом — обычно сбивали ей цикл. Уже первый перелёт, с Данианшира на Балават, должен был повлиять, а потом с холодного и тяжёлого Балавата попасть на жаркий и влажный Скайфог с его парниковым эффектом. Что месячные притупляют реакцию и нарушают концентрацию внимания — важные для мехвоина качества — ей слыхивать доводилось, но о себе Элайза хорошо знала, что это не так. И воевать против Уортингтона в полную силу они ей не помешают.
Сообщив вахтенному, что на борт «Деринои» пока подниматься не будет, она направила стопы «мародёра» в Мэнорбир-Форт. Наёмники по-прежнему жили там, вместе со своими семьями; в цитадели сейчас разместился второй взвод Уилбура. Остановившись и опустив мех на корточки, Элайза потормошила спящую Зейнаб.
— Проснись, мы приехали.
Ночь не добавила прохлады, была тёплой и влажной. В траве, пробивающейся из-под контейнера-дома, стрекотали цикады. Вокруг качающегося над входом электрического фонаря вилась белёсая мошкара.
— Привет, Элли.
От неожиданности, она вздрогнула.
— Уилбур! Какого..?
— Встречаю тебя, разумеется.
— Я пошла, — тихо сказала Зейнаб. Элайза кивнула.
— Мы можем занять апартаменты Уортингтона. Ты в них ещё не была? — спросил Скотт.
Элайза пожала плечами. Бандитский король должен жить в роскоши, демонстрировать свои успех и богатство; Джоффри Уортингтон тоже придерживался этого правила. Чтобы обставить свою спальню, он наверняка ограбил какого-то богатея на Ново-Трессиде, может быть даже, и не одного. Какого-нибудь градоначальника, чиновную шишку или лендлорда. Но Элайза слишком устала, чтобы таращиться на убранство королевской спальни. Запомнился мягкий ковёр, в который ступни погружались по щиколотку и широкая кровать под балдахином на резных опорах.
— Капелланцы такое зовут «канцлер с нами», — не удержавшись, съехидничала она.
Взвизгнула совершенно по-детски, когда подошвы оторвались от земли: Скотт подхватил её на руки, закружил, бросил на гору подушек.
— Почему ты ещё одета?
Ботинки и куртку она свалила у входа, но оставалась в трусах. Склонившийся над нею Уилбур уже был совершенно наг, лишь продолговатый армейский жетон покачивался на неразличимом в ночном полумраке тёмном шнурке на шее.
— У меня месячные, — сказала она.
— Что это меняет?
Вместо ответа, Элайза обвила его шею руками, подтянулась и поцеловала. Трусы полетели на пол вместе с прокладкой. Скотт взял её нежно, стараясь не причинить боли, но вскоре и он и она отбросили всякую осторожность. Кровать протестующе заскрипела, когда зверь с двумя спинами начал резвиться на ней.
— Во Внутренней Сфере мужчина делает женщине предложение, а не наоборот, — сказал Уилбур, когда они, обессиленные и довольные, лежали в объятиях друг друга.
— Мы не во Внутренней Сфере.