Тяжелый понедельник
Шрифт:
Ник поднял голову, посмотрел на бывшего футболиста, но не удержался и заплакал, из-за чего пришлось снова опустить голову.
За Уорреном к кафедре подошел Хутен. Многие коллеги увидели здесь, в церкви, своего бывшего шефа впервые после его внезапного увольнения. Хутен был в неизменном галстуке-бабочке и стоял за кафедрой прямой как палка.
— Какой мерой меряем мы достоинство человека? — заговорил Хутен. Он помолчал. Вопрос повис в воздухе, как, бывало, повисали его вопросы на утренних разборах по понедельникам.
Сидни подумалось, что Хутен мог бы отнести этот вопрос и к самому себе. Ей было
Слушая Хутена, Тай снова вспомнил Квинна Макдэниела и своего брата, которые умерли, не успев стать мужчинами. Подумал Тай и о себе. Себя он мог измерить только теми целями, которые ставил перед собой, и теми усилиями, которых не жалел для их достижения: он всегда будет обходиться с родственниками больных так, как если бы они были членами его семьи, и всегда будет работать на пределе своих сил и способностей.
— Джордж Виллануэва отличался громадным аппетитом, — продолжил Хутен. — Это было очевидно. Он жадно пожирал жизнь. Он вечно добровольно ввязывался в трудные дела и всегда хотел, чтобы и остальные влезали в них по уши. — Люди в церкви заулыбались.
— Я не скажу ни одному из тех, кто находится сейчас в этой церкви, что-то новое. Все, кто здесь сидит, могут вспомнить свою историю о Виллануэве. И эти истории будут рассказаны — правда, не в церкви.
Многие тихо рассмеялись, благодарные Хутену за разрядку. Хутен дождался тишины.
— Джордж Виллануэва был замечателен и в ином отношении. Он был врачом, который в своей работе придерживается высочайших стандартов. Мне никогда прежде не приходилось встречать врача, который бы, подобно Джорджу, не позволял ни себе, ни другим отклоняться от этих требований.
Хутен снова сделал паузу. Он вспомнил случай с белым расистом, такой нехарактерный для Виллануэвы, когда Джордж позволил своим предубеждениям — какими бы оправданными они ни были — возобладать над долгом. Хутен оглядел переполненную церковь.
— Джорджу было все равно, кого лечить. Он не делал разницы между нищим, подобранным на улице, и видным общественным деятелем. Его заботило лишь одно: больной должен получить все, что может дать ему современная медицинская наука. Джордж был одним из тех редких врачей, которые ежедневно, без помпы, живут в согласии со своими идеалами. И я прошу всех вас — когда вы выйдете отсюда — почтить память Джорджа. Постарайтесь жить, как он, в соответствии со своими идеалами.
Собравшиеся спели еще несколько гимнов. Потом органист заиграл реквием, и люди начали выходить из полутемного храма, щурясь от яркого солнца.
Сторонний человек, подъехавший к огромной парковке больницы Челси, вошедший по эстакаде в главный корпус, прошедший по коридорам, заполненным больными, их родственниками, санитарами, врачами, администраторами, не заметил бы в больнице никаких изменений.
В отделение неотложной помощи все так же ввозили людей с переломами конечностей, все так же другие больные шли на рентген, чтобы убедиться, что у них нет рака легких, все так же новоиспеченные бабушки и дедушки интересовались у справочного окна состоянием только что родившегося внука. Ничего нового — больница точно так же вдыхала персонал и больных и выдыхала персонал, вылеченных и умерших.
Но
Тай Вильсон пружинистой спортивной походкой вошел в операционный блок. Моя руки, он не испытывал и тени сомнения. «Жить в согласии со своими идеалами», — произнес он вслух. В душе Тай понимал, что он всего-навсего человек. Медицина — человеческая, гуманная профессия. Да, он делал ошибки, но все врачи ошибаются. Ошибки и упущения подстерегали их на каждом шагу и обрушивались неожиданно и без предупреждения. Они являлись среди бела дня, прячась за завесой гордыни, высокомерия, невежества или упрямства. Они подкрадывались во тьме, скрываясь за невниманием, рассеянностью или усталостью. Врачебные ошибки всегда были здесь, они ждали своего часа, ждали малейшего проявления человеческой слабости.
После смерти Квинна Макдэниела Тай жаждал прощения за оказавшуюся фатальной ошибку в суж-
дении. Прощение исправит все. Если его простят мать Квинна и коллеги, думал он, то это станет первым шагом к его возрождению. Но больше, чем прощения, Тай жаждал искупления. Он хотел сделать то, что позволило бы компенсировать его преступление. Отчасти он понимал, что это невозможно, и цепенел от этой мысли. Сомнение пожирало его. Ничто и никогда не искупит того, что он совершил. Единственное, что он может сделать — как и многие другие до него, — это извлечь уроки из своих ошибок и двигаться дальше, совершенствуя свое врачебное мастерство, и своим примером учить других врачей тому же.
Сун Пак сидел на крыльце и рассказывал Пэт забавные истории о Джордже Виллануэве. После того случая в ресторане, когда они впервые за много лет от души рассмеялись, смех стал частью их жизни. «Как-то раз он пришел в китайский ресторан со шведским столом, — говорил Сун. — Он съел столько, что хозяин вышел из кухни и прогнал Кота из своего заведения. — Пэт рассмеялась. — Но он был необыкновенным человеком. Всякий раз, входя в ресторан, он выбирал посетителей победнее и платил за них».
Пэт улыбнулась — Я люблю тебя, Сун, и мне нравится, что ты так вспоминаешь своего коллегу.