Тяжесть короны
Шрифт:
— Я прекрасно себя чувствую. Я здорова и совершенно счастлива. Никакой лекарь мне не нужен. Завтра же с утра отменю визит.
Утро огорчило ожидаемыми новостями. Князь Волар не боялся показать свою заинтересованность в союзе со мной и Шаролезом, а потому не медлил с ответом.
— Почтовые голуби летают быстро, — с располагающей улыбкой заметил посол Муожа, напросившийся на короткую срочную аудиенцию практически во время завтрака. А поскольку Брэм завтракал вместе со мной в башне, о письме жениха я узнала одновременно с братом.
Князь Волар выражал надежду на скорое свидание, если Его Величество Брэм будет согласен
У Брэма, понимавшего и истинную причину поспешного ответа Волара, и подоплеку попыток соблюсти требования этикета сватовства, письмо князя вызвало улыбку. Граф Кивро, не знавший брата так хорошо, как я, несомненно, расценил ее как добрый знак. Если бы отчим не отнял у меня возможность самой принимать решения, если бы амулет не украл у меня шанс влиять на Брэма, шанс отказаться от навязанной отчимом свадьбы, я бы радовалась. Улыбка юного короля, увидевшего такую глупую оплошность недалекого политика, говорила, что брат уже предубежден против Волара.
Еще одной монетой в копилку странностей князя стало вложенное в послание для брата письмо для меня. Всего несколько строк, написанных размашистым, но разборчивым почерком, создающим впечатление неряшливости. Сочетание обращения «несравненная» и надежды на скорое знакомство позабавило. А вот подпись «истинно преданный Вам» закономерно вызвала даже не удивление. Оторопь, сменившуюся раздражением. Заканчивая письмо так, словно мы уже являлись супругами, князь вынуждал меня либо устроить скандал, либо поддерживать беседу на том же уровне. Оба варианта были неприемлемы.
Не знаю, чего хотел добиться этим посланием князь. Если вначале я еще могла предположить, что Волар старался быть милым и расположить к себе, то подписью испортил это впечатление. Более того, теперь он меня бесил.
Но я не могла показать неудовольствия, раздражения. Не могла отказаться от союза с бастардом. Воля Стратега была сильна, ему был нужен этот брак. Я понимала, что преодолеть магию амулета не получится, что за попытки неповиновения отчиму медальон меня накажет. И знала, что буду бороться до последнего вздоха. Не ради победы, нет. С другой целью. Я собиралась сопротивляться амулету, чтобы сократить время подчинения Дор-Марвэну, время его торжества. Даже ценой собственной жизни.
Посол, в отличие от своего предшественника, не стал расхваливать жениха, намекать на традицию муожских князей делать невесте богатые подарки. Он вообще скоро ушел. Только подождал, пока просохнут чернила на ответном письме Брэма.
— Что написал князь? — полюбопытствовал брат, когда за послом закрылась дверь.
Я протянула Брэму листок. Бегло пробежав его глазами, брат нахмурился:
— А этот молодой человек, оказывается, наглец. Или же непроходимый тупица. Не могу решить, что лучше.
— Я просто не стану ему отвечать.
Желания заострять внимание на личных качествах жениха у меня не было. Вообще хотелось как можно быстрей завершить разговор на эту неприятную тему. Но, поскольку сама не могла попросить об этом брата, приготовилась выслушивать его недовольные высказывания. Но ожидаемой бури не было, потому что Брэм изменился. Стал значительно сдержанней, дипломатичней. Он просто сделал свои выводы, прекрасно понимая, что и мне они очевидны. Вернув письмо князя, брат
Когда Брэм ушел по делам, часы показывали десять. Опасаясь, что отчим попробует навязать мне свое общество на то время, которое оставалось до встречи с Ирсье, я улизнула в парк. Прогулка с самого начала не заладилась. Встретила пару фрейлин из той толпы, которую пытался прикрепить ко мне Стратег. Дамы явно не случайно стояли рядом с тем выходом в парк, которым я обычно пользовалась. Они ждали меня и, завидев, не упустили шанс выполнить поручение регента.
Беседовать с двумя недалекими женщинами, пытающимися придумать разумные объяснения странностям отчима, было трудно. Дамы не разбирались в политике и законах совершенно, не имели представления об экономике и военном деле, но, отказываясь понимать глупость своей затеи, одну за другой выдвигали нелогичные теории. Их попытка выгородить регента была в чем-то оправдана, но выглядела жалко, даже абсурдно.
Удивительно, но в поведении и речах этих дам нашла утешительные для себя мысли. Кресло отчима качалось куда сильней, чем я думала раньше, если уж Стратег был вынужден привлекать для упрочения своего положения даже таких людей.
От дам удалось избавиться не сразу. Помогла случайность, — одна из собеседниц, неловко наступив на камушек, сломала каблук. Государственные проблемы были мгновенно вытеснены из голов женщин насущной трагедией. Оставив дам на первой попавшейся скамейке, я, сославшись на дела, ушла.
Зайдя в ту часть парка, которую мне было видно из башни, увидела, как сменяются на посту стражники. Напоминание о постоянном наблюдении даже не огорчило, — я восприняла его исключительно как неизбежное зло. Из состояния душевного равновесия выбила другая сцена, свидетелем которой я стала. Винни, моя служанка, темноволосая девушка в скромном бежевом платье, разговаривала с высоким светловолосым парнем, судя по профилю, ардангом. На мгновение представив, что так со стороны выглядели мы с Ромэром, я поспешно отвернулась. Воспоминание было настолько болезненным, что хотелось рыдать в голос. Но на моем лице не промелькнул и намек на истинные чувства, а губы не покинула облюбовавшая их спокойная полуулыбка.
Во флигель-мастерскую Ирсье я пришла раньше назначенного времени. Худощавый светловолосый мальчик открыл дверь и, совершенно растерявшись, с трудом превозмогая нервное заикание, пригласил меня в дом. Судя по всему, мальчик не знал о моем визите заранее. Предполагаю даже, Ирсье намеренно ему не сказал, чтобы не спугнуть удачу.
Из небольшой прихожей меня пригласили зайти в светлую гостиную. Ожидать от смущенного ребенка приглашения присесть я не стала, он не был в состоянии думать об этикете. Поэтому просто выбрала одно из кресел и согласилась выпить чаю. Сквозь распахнутую дверь на кухню мне был виден подросток, достающий дрожащими руками из серванта чашки, блюдца, поднос и прочие атрибуты чаепития. Наблюдая за суетливыми движениями мальчика, вдруг поняла, что он — почти ровесник Брэма. Но насколько брат был собран, сдержан, уверен в себе, настолько этот мальчик был ребенком. Разговаривая с Брэмом раньше, до побега, когда видела нетерпеливость, порывистость брата, часто говорила себе: «Ему всего лишь четырнадцать». Теперь в этих словах не было необходимости, — брат действовал и говорил так, будто вырос за три месяца на пять лет. Он был взрослым, несмотря на свой возраст. Удивительно, но Брэм в равной степени напоминал мне и отца, и Ромэра.