Тыквенное семечко
Шрифт:
— Чего-чего?
— Чем голову мазал, спрашиваю! — рявкнула Ле Щина.
— А-а! Баночка такая белая, с красной крышкой.
У Ле Щины округлились глаза.
— Это же мой крем от морщин! — взвизгнула она. — Ты знаешь сколько он стоит?!
Конечно, кремом от морщин ей было пользоваться рано, но она решила для себя, что врага нужно уничтожать в зачаточном состоянии.
— Ну, так там же не по-нашему написано, откуда ж я знал! — Дук подошел к зеркалу, поправляя жирные сосульки. Он подмигнул своему
— Эй, Фун, посмотри на мой новый образ! — забарабанил он в дверь.
Дверь резко открылась, и в ее проеме появился Фун, мрачнее тучи. Облокотившись о косяк, он насмешливо глянул на брата.
— Слушай, Фун, хватит корчить из себя невесть что, — донесся голос Ле Щины снизу. — Давай лучше по-хорошему договоримся!
Она быстро поднялась по лестнице, бренча металлическими баночками, которые захватила с собой.
— Держи! — Ле Щина вложила их в руки Фуна. — Волосы у тебя красивые, придумай что-нибудь!
— Я вам не русалка из Сгинь-леса! — заорал Фун, швыряя банки на пол. — Я ливнас-древесник, причем мужского рода! И делать из себя пугало никому не позволю! — он отпихнул Ле Щину и пошел в ванную.
Через полчаса Фун вышел оттуда с бритой головой. Сам он был чернявым, поэтому лысина получилась с синевой.
— Я еще щетину отращу, — с вызовом заявил он сестре, чтобы уж точно не осталось никаких сомнений, что всякие там сантименты противны его мужской натуре.
— Теперь я вижу, что ты не русалка из Сгинь-леса, — язвительно произнесла Ле Щина, критически рассматривая Фуна. — Ты вылитый горный тролль!
Но тот воспринял это как комплимент и, громко хмыкнув, пошел на кухню.
— Сегодня, бабка, возил я одного мужика, уж больно чудного! Патлы длинные, собраны на голове в хвост, прямо как у Марфутки. Руками машет, лопочет что-то не по-нашему. Одежа у него такая пестрая, аж глаза режет. Должно быть, в ихних лесах нет телогреек приличных. — Шишел с гордостью посмотрел на свою, висящую в сенях. — Да, еще у него на ногах чегой-то на копыта похожее было…
— Чур меня! — вытаращила глаза бабка, застыв с ложкой у рта.
— Да, — важно продолжил Шишел. — Тольки я его ничуть не испугался, провез до обрыва, да обратно воротил, откуда взял. Он наш лес обустроить хочет на ихний манер, иностранный.
— Это как? — насторожилась бабка, страшно не любившая ни перемен, ни иностранцев.
— Ну, фонтан сшить обещал, должно быть из материи особой. Еще сказал, что вдоль дороги поставить надо женщин, в старинной одеже желтой, зеленой и оранджевой.
— Это еще зачем? — нахмурилась бабка, наслышанная о тамошних нравах.
— Я так понял, творог будут продавать, в чашках или стаканчиках, — почесал затылок Шишел, представив свою бабку в старинном
— У нас и так орехи на тропе продают, зачем нам творог еще? — проворчала бабка, недовольно поморщившись.
— И еще хочет деревья наши покромсать.
Бабка закрыла рот рукой.
— Да, дескать, у них там все покромсано, и у нас надыть.
— У нас и так деревья кромсать начали. Вот поймать бы того умника, да отхлыстать! — Бабка, кряхтя, встала и стала собирать посуду со стола.
— Вот я и свез его обратно, — Шишел стал набивать трубку, смотря в окно. — Бабки с творогом еще туды-сюды, а деревья кромсать негоже. Да-а. Вот выберут меня в сход, — Шишел выпустил облачко дыма, — я там им скажу, что делать надо. А то лес совсем забросили.
Тюса сидела на кровати и увлеченно читала книгу, которую она нашла в тумбочке у кровати. Книга называлась 'Сказки и предания ливнасов', на темно-синей обложке парил над верхушками деревьев Аврис. Но, несмотря на оптимистичного Авриса, сказки оказались одна мрачнее другой. В некоторых водяные чинили настоящий произвол, утаскивая на дно озера целые семьи, в других матери теряли младенцев в глубоких пещерах. Прочтя последнюю сказку, где к девочке, которая одна сидела дома, пришла какая-то нечисть и стала заставлять ее танцевать, Тюса громко захлопнула книгу и швырнула ее на пол.
— Ничего себе сказочки! — возмутилась она. — Надо им другой конец придумать!
Несмотря на решение полностью переделать местный фольклор, ей все равно было не по себе. Во-первых, потому что уже было поздно, во-вторых, она была дома совершенно одна — Фабиус пошел в гости к Мимозе, в-третьих, потому что книжка с милым Аврисом на обложке здорово ее напугала — а вдруг у них в лесу и правда все так на самом деле? И, наконец, в-четвертых, за окном началась гроза, которая словно сгустила три первых пункта — нервы кикиморки были на пределе.
Тюса забилась на кровать, закутавшись в атласное покрывало, и стала дрожать от страха. Она покосилась на бабку на портрете и показала ей язык. Толстая ливнасиха смотрела на кикиморку, поджав тонкие губы, и как будто ухмылялась.
— Будешь так таращиться, Лиходел все деньги заберет, — раздраженно сказала ей Тюса и демонстративно отвернулась.
В этот момент за окном вспыхнула молния и раздался оглушительный гром. В дверь громко постучали. Кикиморка подпрыгнула на кровати и затряслась от страха еще больше. В дверь продолжали стучать все громче и громче. Тюса в покрывале спустилась на цыпочках вниз и прислушалась.