Тысяча душ
Шрифт:
– Какое ж тут чудо? У кого же этого нет?
– заметила вскользь председательша, никак не хотевшая допустить мысли, чтоб у кого-нибудь могла быть гостиная лучше ее.
Предводитель между тем как бы сам с собой улыбался.
– Не знаю, ваше превосходительство, - начал он нерешительным тоном, какие вы имеете сведения, а я, признаться сказать, ехавши сюда, заезжал к князю Ивану. Новый вице-губернатор в родстве с ним по жене - ну, и он ужасно его хвалит: "Одно уж это, говорит, человек с таким состоянием... умный, знающий... человек с характером, настойчивый..."
– Ни слова! Нисколько!
– подтвердил губернатор.
– Это забелка - лучший человек в министерстве, какого именно я просил, потому что пора же мне иметь помощника, какого я желаю.
– Уж именно, ваше превосходительство, потому что вы только и желаете того, чтоб как было к лучшему, - произнес предводитель.
– Чтоб как к лучшему - только!
– подтвердил губернатор.
При разговоре этом правитель канцелярии обратился воем телом своим в слух, и когда предводитель перед началом карточной партии остановился у стола, он подошел к нему.
– О вице-губернаторе с его превосходительством изволили говорить? спросил он.
– Да, старик ваш доволен, - отвечал тот.
– Как не быть довольну, помилуйте!
– подхватил с умильною физиономией правитель.
– У его превосходительства теперь по одной канцелярии тысячи бумаг, а теперь они по крайней мере по губернскому правлению будут покойны, зная, какой там человек сидит - помилуйте! А хоть бы и то: значит, уважаются представления - какого сами выбрали себе человека, такого и дали. Это очень важно-с.
– Как же не важно! Сила, значит, - заметил предводитель.
– Сила большая-с; слава богу, можно нам служить усердно и покойно! подхватил правитель канцелярии, зажмуривая глаза.
Сыграв маленькую пульку у губернатора, предводитель уехал к другому предводителю, у которого в нумере четвертые сутки происходила страшная резня в банк. Вокруг стола, осыпанного рваными и ломаными картами, сидело несколько человек игроков. Лица у всех почти были перепачканы мелом, искажены сдержанными страданиями и радостями, изнурены бессонницею, попойкою. Кто был в сюртуке, кто в халате, кто в рубашке; однако и тут переговорили о новом вице-губернаторе.
– Откуда вы?
– спросил хозяин, в пух продувшийся и, несмотря на это, самым сибаритским образом развалившийся на диване.
– От губернатора, - отвечал предводитель с вольнодумной улыбкой.
– О новом вице-губернаторе все говорили.
– Ну, что, батюшка? Что такое?
– спросил советник губернского правления.
– Да что! Старик ваш хвалит, доволен!
– отвечал предводитель.
– Это уж не Калиновича ли?
– спросил банкомет, совершенно черный господин и, как видно, вполне желчного и мизантропического характера.
– Да, Калиновича... Что же?
– спросил в свою очередь предводитель несколько обиженным тоном.
Банкомет улыбнулся.
– Он вам задает: хвалят! Он при мне ревизовал нашу губернию, так так сердечных пробрал, что до новых веников не забудут.
– Ну, уж вы, скептик!
– произнес сибарит-хозяин,
– Даст он вам, скептик! И рожа-то у канальи, как у аспида, по пословице: гнет дуги - не парит, сломает - не тужит.
Словам банкомета никто, однако, не поверил, и добрая молва о Калиновиче продолжала распространяться.
II
Недели через три восьмерик почтовых лошадей, запряженных в дормез английской работы, марш-марш летел по тракту к губернскому городу. Это ехал новый вице-губернатор. На шее у него, о чем он некогда так заносчиво мечтал, действительно виднелся теперь владимирский крест.
Впереди экипажа его, едва унося ноги, скакал, в разбитом тарантасе, исправник, придерживая свою треугольную шляпу, чтоб она не слетела, и все еще стараясь молодцевато опереться на свою тоненькую шпажонку. Сам начальник губернии выслал его навстречу, чтоб принять своего помощника с большим уважением. Но весь этот почет и эффект слишком, кажется, мало занимали и тешили моего героя - и далеко уж это был не тот фанфарон-мальчик, каким мы встретили его в первый раз, при вступлении его на службу. Понурив свою рановременно начавшую седеть голову, сидел он в коляске. По впалым и желтоватым щекам его проходили глубокие морщины, и только взгляд серых глаз сделался как-то еще устойчивее и тверже.
Сидевшая с ним рядом Полина тоже постарела и была худа, как мумия. Во всю последнюю станцию Калинович ни слова не проговорил с женой и вообще не обращал на нее никакого внимания. У подъезда квартиры, когда он стал выходить из экипажа, соскочивший с своего тарантаса исправник хотел было поддержать его под руку.
– Перестаньте!
– проговорил Калинович, немного покраснев, и потом, как бы желая смягчить это, прибавил: - Очень вам благодарен; только напрасно вы беспокоились: вероятно, у вас и без того много занятий.
Проговоря это, он отвернулся и увидел полицеймейстера, красноносого подполковника и величайшего мастера своего дела. Приложив руку под козырек и ступив шага два вперед, он представил рапорт о благосостоянии города, что по закону, впрочем, не требовалось; но полицеймейстер счел за лучшее переслужить.
– Сегодня или завтрашний день изволите представляться его превосходительству?
– спросил он, раболепно следуя за Калиновичем.
– Нет-с, ни сегодня, ни завтра: я еще устал, - отвечал тот.
На лице полицеймейстера отразилось некоторое удивление, которое он, впрочем, как следует хорошему подчиненному, постарался скрыть, и раскланялся. В тот же день сделали было набег члены губернского правления, чтоб явиться новому начальнику, но не были приняты. Дня через четыре, наконец, произошло первое представление вице-губернатора. Первоначально при этом проскакал с своим казаком полицеймейстер доложить губернатору, что новый вице-губернатор едет представляться. Правитель канцелярии, дожидавшийся доклада в приемной, несколько призастегнулся. Адъютант, читавший военные приказы, отложил их в сторону. Дежурный чиновник причесался перед зеркалом.