Тысяча и один день (сборник)
Шрифт:
– Горцы. – Брюхоног поправил пузо, лежащее на коленях. – Яйцееды.
– Отлично. Набери мне из них тысячу-другую добровольцев. За пять дней справишься?
Висящие брылы Полидевка приподнялись от самодовольства:
– Я и за день справлюсь.
Похоже, он был в курсе заранее, да и Парис тоже. Так вот зачем понадобился Кирейн, понял Леон. Весь этот спектакль был устроен главным образом для сказителя – чтобы тот адекватно описал высокую мудрость вождя в следующей из бесчисленных саг. Не исключено, что возможные возражения ретрограда-Леона заранее учитывались и даже планировались, чтобы выгодно оттенить вышеозначенную высокую мудрость. Глупо попался. Опасно…
Умнейший сладко улыбался с закрытыми глазами. Как видно, уже торжествовал победу. Нет… «Ох, как я понимаю тебя, Учитель мой Умнейший, – подумал Леон. – Мой и Астила. Твоя победа не в том, что ты дождался-таки вожделенной тобой случайности, как назло, благоприятной для Астила. Твоя победа в другом. В том, что зависящие от твоего ума люди перестали бояться. В том, что уничтожение Железного Зверя из области невозможных снов переброшено в область трезвых расчетов – и ничего страшного, если первая попытка выйдет пшиком… Может быть, до этой минуты ты и мечтал дожить все время своих скитаний по Простору? Дожил – и счастлив…»
Леон встал и, перешагивая через чьи-то ноги, ни на кого ни глядя, вышел вон.
Глава 8
…Наконец, сама фигура Умнейшего – не что иное, как миф, выдумка, изобретенная современниками Леона Основателя специально для того, чтобы принизить его роль в осуществлении Великого Пересмотра, смехотворная инсинуация врагов величайшего человека, не имевших за душой ничего, кроме черной зависти, жалкий писк ничтожеств, осознавших свою ничтожность. Излишне опровергать их аргументы – они настолько слабы, что не заслуживают даже поверхностной критики.
Операция началась рано утром.
Еще на закате Астил вылетел на один из западных аэродромов, потратив последний день на окончательное увязывание множества мелочей и выдержав трудный спор с Умнейшим. Тот возражал. Но так же, как когда-то Леон в «Разъяренном Драконе», Астил и думать не желал о том, что кто-то другой может возглавить атаку на Железного Зверя – его атаку!
Вслед за «летающим крылом» вождя в воздух поднялись еще несколько самолетов, ведомых лучшими пилотами из южан. Время и маршрут выбрали таким образом, чтобы свести к минимуму риск встречи с заурядами-Б. Но неопределенность оставалась, к тому же посадка «летающих крыльев» на западные аэродромы, внешне неотличимые от обычных полян, должна была произойти уже в полной темноте. Тревожное ожидание разрядилось, когда по цепочке шептунов было передано: перелет прошел благополучно.
Леон остался при штабе. Он мог бы полететь, и Астил приглашал его принять участие в операции, вероятно, без всякой задней мысли, – но это было выше его сил. Участвовать в охоте рядовым загонщиком? Нет уж. Пусть Астил справляется сам, как хочет. Нет и нет.
Донесения по цепочке поступали ежеминутно, и лично Парис переводил их на человеческий язык. Умнейший нервно ходил из угла в угол, принимался петушино кричать, когда новости запаздывали. Свою знаменитую шляпу он давно швырнул через всю комнату, она спланировала под заваленный картами стол, там и осталась. Леона старик не замечал вовсе.
С самого начала пошли сбои. Два «летающих крыла» старой постройки не смогли развести пары из-за неисправности котлов. Потом неожиданно пропала связь на линии Астил – зона «Мишень»; оказалось, что одного из шептунов
Умнейший не реагировал, лишь кривил изредка губы. То ли он считал подобное допустимым и естественным, то ли не верил в то, что можно еще успеть что-либо исправить. Иногда, выслушав очередное донесение, он произносил: «Так», – и только. Иногда просто кивал в знак того, что услышал и понял. Он казался посторонним лицом – удачливым зрителем, занявшим лучшее место, и ход операции был у него, как на ладони.
Первыми заговорили пушки, скрытно размещенные вдоль пограничья. Их было немного – всего четыре-пять десятков некрупных орудий на линии длиной в несколько переходов. Стреляли даже зенитки. Стреляло все, что могло забросить снаряд как можно дальше на пустошь. Эксперт Фрон предложил не возиться с семенами – все равно места рассеяния будут скоро и добротно обработаны десинторами заурядов. Каждый снаряд-контейнер заключал в себе начинку из обыкновенных фекалий, драконьих и человеческих, – почти идеальный и уже засеянный субстрат для развития бактериальной жизни, смертельный яд для пустоши… Одни снаряды лопались на грунте, разбрызгивая содержимое. Другие, улучшенной конструкции, теряли в полете днище, оставляя за собой длинный шлейф разносимой ветром взвеси.
Торопились. Часто меняли прицел, стараясь разбросать «субстрат» по возможно большей площади. Вслед за снарядами в воздух с нестерпимым свистом рванулась первая стая пороховых ракет с той же начинкой. Более тысячи таких же ракет, спрятанных под пологом леса, остались ждать своей очереди.
Ответ Железного Зверя последовал тотчас же. Неустановленное количество ромбических заурядов-Б нанесло быстрый удар, в несколько секунд уполовинив число приграничных орудий. Уцелевшие пушки прекратили огонь. Перестали взлетать ракеты. О том, что делалось дальше к западу, донесений, естественно, не поступало, но можно было не сомневаться: дисковидные зауряды-А рыщут над пустошью, стерилизуя последствия первой бомбардировки.
Ни один человек в штабе не мог быть уверен в том, что все патрулирующие небо убийцы-ромбы участвовали в атаке на пограничье, из чего исходил Астил в своих планах. Но никто не имел аргументов, чтобы утверждать обратное. Парис тряс кулаками перед носом замордованного планшетиста. Приказ Астила, переданный дежурным шептуном в дословной точности, на краткое время заставил Умнейшего перестать слоняться из угла в угол:
– Астил – штабу. Транслируйте всем. Зоне «Мишень» начать работу немедленно. Через десять минут возобновить дерьмообстрел и не прекращать его до последней ракеты; через тридцать минут добровольцам выдвинуться на пустошь. Пора. Мы начинаем.
Леон покачал головой. План операции был прост – насколько может быть прост план, рассчитанный на противодействие не людей, а равнодушных мыслящих механизмов, и то лишь на первый случай. Но именно простота плана давала некоторую надежду на его осуществление.
Леон закрыл глаза. Он очень хорошо понимал, будто видел своими глазами, то, что происходило в эту минуту в десяти переходах от штаба: на трех западных аэродромах двадцать два «летающих крыла», сосредоточенных там накануне операции, начали выруливание на взлетные полосы.