Тысяча и одна ночь
Шрифт:
Жорж вышел, вопросительно поглядел на Анну Павловну. Выдерживая этот взгляд, она ответила:
— Так, пустяки. Товарищ один заходил. По делу.
— Прекратите лишнее шлянье! — грубо сказал Жорж. — Гоните от себя всех. И немедленно же меняйте квартиру. Слышите?
— Слышу, Жорж! — вздохнула Анна Павловна и преданно взглянула на Жоржа.
XI.
Ротмистр роется в пилочках, ножницах, щеточках. Ротмистр делает себе маникюр. Возле широкого дивана маленький столик и на нем пузырьки, флаконы, коробочки. Пряные, крепкие запахи плавают в кабинете. Запахи
Синявский стоит посреди кабинета. Мягкий ковер под ним жжет подошвы его ног. Стены, увешанные картинами, зыблются вокруг него. Стены растворяются в запахах и мягко набегают и отходят, набегают и отходят на Синявского.
— Вы не даете нам никаких ценных сведений...
Ротмистр находит нужную пилочку и тщательно подпиливает ноготь.
— Никаких ценных сведений. Да. Все пустяки и вздор. Вы играете плохую игру, молодой человек. Скверную игру! Вам предоставили возможность быть полезным и себе, и государству, а вы финтите. Да, финтите! Почему вы не дали до сих пор чего-нибудь порядочного? Почему?
— Я вам сообщаю все, что знаю, господин ротмистр. Я ничего не скрываю...
— Ну, в таком случае вы ни черта не знаете!... Какой же из вас толк? Какой же толк, я спрашиваю?..
Ротмистр отбрасывает пилочку, разглядывает, отставив от себя руку, почищенные ногти и внезапно взглядывает на Синявского. Взглядывает остро, угрожающе и жестоко:
— Четыре месяца, Синявский, вы на свободе. Четыре месяца вы сообщаете только то, что мы сами знаем из наблюдения и по сводкам. За это время вы не дали мне ни одного нового человека, ни одного замечательного факта. Значит, вы или сами ничего не знаете и не умеете узнавать, или же не желаете нам сообщать. Не же-ла-е-те...
Ротмистр хватает со стола замшевую щеточку и потрясает ею в воздухе.
— А если так, — цедит он сквозь зубы, — ежели вы не желаете давать интересных материалов, то вы нам не нужны. Не нужны!..
Стены зыблются вокруг Синявского. Запахи мутят его. Ротмистр разглядывает его с ног до головы, словно в первый раз видит его по-настоящему и, сладко улыбаясь, почти ласково продолжает:
— А знаете, что мы делаем с теми, кто нам не нужен?
Синявский не знает, но весь сжимается в холодном предчувствии.
— Мы возвращаем их туда, откуда взяли. И еще...
Ротмистр прищуривает глаз и покачивает головой.
— И еще... мы перестаем делать секрет из того, какие показания нам давали эти неоправдавшие себя милостивые государи. Вот... Поняли?.. Ну, можете пока идти. Да поразмыслите над тем, что я вам сказал... Всего хорошего!..
Ковры, картины и фотографии пляшут вокруг Синявского, и он сквозь какую-то мглу находит путь к дверям. Сквозь мглу слышит он это:
— Всего хорошего!..
XII.
Высокий, бритый, как актер, человек, Жорж вышел из дверей, ступил с двух ступенек на тротуар, остро оглянул улицу и пошел.
Он шел спокойно, походкой не торопящегося человека. Но он уже успел увидеть метнувшегося вдали при его появлении человека. Он увидел его и отметил для себя преднамеренность этой встречи. Держа одну руку в кармане пиджака, другой делая короткие и сильные взмахи в такт легкой упругой походке, он шел, не ускоряя шага. Но ближайший переулок, который был впереди, и в котором, знал он,
Добежав до наружной калитки, Жорж стремительно распахнул ее и кинулся в противоположный конец двора, где были ворота, выходившие на другую улицу. Он успешно добежал до ворот, миновал их, выскочил на улицу и здесь столкнулся с неподвижным постовым городовым. Городовой равнодушно взглянул на Жоржа, но сразу что-то заподозрил, забеспокоился, двинулся ему навстречу. Жорж поймал встревоженный и подозрительный взгляд полицейского, взгляд куда-то поверх своей головы. И тут только Жорж почувствовал, что потерял свою шляпу, когда ударил шпика. Двинувшись прямо на городового, он, запыхавшись, спросил:
— Куда он пробежал?
— Кто?
— Да вот высокий человек из этой калитки... Мы потеряли его.
— Не видал. Не заметил.
— Ах! Как же так!? — на ходу кинул Жорж и побежал вдоль улицы. — Ведь тут он пробежал!
Городовой растерянно потоптался на месте и тоже побежал вслед за Жоржем.
У первого переулка Жорж приостановился и крикнул:
— Бегите прямо. Я возьму сюда!..
Городовой послушался и побежал прямо. Жорж переулком выбрался из опасного места, поколесил по улицам, в первом попавшемся магазине купил себе шляпу, рассмешив приказчика на-спех выдуманной причиной того, что пришел с обнаженной головой.
В этой новой шляпе затерялся, ушел на надежную явку.
И ему не было времени и охоты представить себе, как запыхавшийся шпик, злой и ошеломленный, выбежал из ворот, как увидел тяжело бегущего впереди постового городового, как вспыхнул злобной радостью и побежал по ложному следу, будоража и волнуя прохожих. Как потом — очень скоро, — догнав городового, понял, что одурачен, и, потеряв след, побрел в охранку со срочным докладом, предчувствуя жестокий нагоняй, свирепую ругань и изощреннейшую матерщину из уст изысканного, изящного ротмистра...
Жорж разыскал надежного товарища, сердито швырнул новую шляпу и коротко сказал:
— Вы все здесь провалены! Сегодня я постараюсь выбраться из города. Свертывайте, пока не поздно, организацию. Мы пошлем новых работников... Проверьте — где-то орудует тут у вас провокатор.
XIII.
Пожилой, гладко выбритый, скромный человек, какой-нибудь бухгалтер солидной фирмы, или банковский чиновник, или управляющий скромным, но крепким делом. В голубых глазах безмятежность, на рыхлом лице скромная готовность быть полезным, конечно, не теряя собственного достоинства. В голубых глазах порою загорается неуловимый огонек. Ротмистр не успевает заметить его и всегда встречает почтительный, скромный, ровный взгляд.