Тысяча Имен
Шрифт:
Вместе с этими самовольными поселенцами в квартале появились и другие — те, кто стремился скрыться от новых правителей Эш- Катариона. С главной улицы, где из утрамбованной земли местами торчали булыжники бывшей мостовой, Джаффа свернул в узкий переулок. Извиваясь змеей, поворачивая то вправо, то влево, улочка наконец вывела его в неправильной формы внутренний двор.
Здесь еще сохранились остатки древних архитектурных изысков столицы, благополучно пережившие настырный натиск лет и прекращающийся спрос на тесаный камень. Посреди двора располагался широкий, давно высохший фонтан, за которым
Именно здесь, в этом потаенном дворе, ожидали главу блюстителей последние истинные служители богов. Джаффа подошел к плетеному креслу, стоявшему у фонтана, и упал на колени, низко опустив голову.
— Приветствую тебя, дитя мое.
Женщина, сидевшая в кресле, была, несмотря на весеннюю жару, закутана в плащ с капюшоном, скрывавшим лицо, кисти рук обмотаны белыми бинтами. Голос ее был сухим и скрипучим, безжизненным, точно голос самой пустыни.
— Святая Мать, — пробормотал Джаффа, не отрывая глаз от растрескавшихся плит двора. — Я пришел рассказать о совете.
— И похоже, не ограничился только этим. — Шелестящий звук, который донесся из–под капюшона, вполне мог сойти за смешок. — Онвидаэр, приведи нашу гостью.
За спиной у Джаффы раздался испуганный вскрик, затем — шарканье сандалий. Главный блюститель все так же пребывал в коленопреклоненной позе, на лице его крупными каплями проступил пот.
— Мать, я не в силах выразить словами своего раскаяния. Мне в голову не пришло, что…
— Встань, дитя, — промолвила женщина в плаще. — Ничего худого не случилось. А теперь поглядим, что за рыбка угодила в наши сети.
Джаффа поднялся на ноги и обернулся, едва не рухнув от облегчения. Позади него стояла девушка лет пятнадцати или шестнадцати, худая, с тонкими, как прутья, руками и ногами. Лицо ее покрывала трущобная пыль, и всей одежды на ней было — рваные штаны да грязная безрукавка. Немытые волосы сбились в колтуны.
Онвидаэр сжимал плечо девушки, без видимых усилий удерживая ее на месте. Он был молод, всего на пару лет старше своей пленницы, но мускулист и жилист, с медно–серой кожей, свойственной десолтаям. Лишь набедренная повязка прикрывала его наготу, оставляя на всеобщее обозрение широкие плечи и бугристую от мускулов грудь. В другой руке он держал кинжал с узким лезвием.
— Она следила за Джаффой, — объявил Онвидаэр, — почти все время, пока он шел сюда. Но ни с кем не разговаривала.
— Этакий жалкий уличный котенок, — проскрипела женщина в кресле. — Любопытно, однако, к какому дому она принадлежит?
— Ни к какому! — отрезала девушка. В глазах ее сверкал вызов. — Клянусь чем хотите, я ничего плохого не сделала. И за ним вовсе не следила!
— Ну–ну, остынь, — проговорила женщина. — Умерь свой гнев. На твоем месте я скорее стала бы просить о милосердии.
— Я не знаю, кто ты, и… вообще ничего не знаю!
— Мы весьма скоро выясним, так ли это. — Голова, скрытая капюшоном, повернулась. — Позови Акатаэра.
Громадная
— Итак, дитя, — сказала старуха. — Кто послал тебя сюда?
— Никто меня не посылал! — выпалила девушка, пытаясь вырваться из цепкой хватки Онвидаэра. — И я не дитя!
— Все люди — дети богов, — заметила старуха с неподдельным добродушием. — И мужчины, и женщины, и даже жалкие уличные котята. Боги дорожат каждым из своих детей.
— Отпустите меня, а? — В голосе девушки прозвучало отчаяние, и Джаффа сделал над собой усилие, чтобы не поддаться жалости. — Умоляю, отпустите! Я никому не скажу ни словечка…
Она осеклась, потому что безволосый гигант вернулся, и с ним шел костлявый мальчик лет одиннадцати–двенадцати в белой накидке. Мальчик был так же безволос, как его спутник, с серьезным не по возрасту лицом и яркими синими глазами. Он поклонился старухе, учтиво кивнул Джаффе и обратил взгляд на девушку.
— Мы узнаем, что ей известно, — промолвила старуха. — Онвидаэр…
Девушка метнула безумный взгляд на кинжал в руке Онвидаэра.
— Молю вас, не надо меня мучить! Я все равно ничего не знаю… клянусь…
— Мучить? — Старуха вновь издала безжизненный шелестящий смешок. — Бедное дитя. Никто не станет тебя мучить.
Джаффа увидел, как в глазах девушки вспыхнула надежда. В тот же миг Онвидаэр, двигаясь с проворством атакующей змеи, вздернул ее запястье над головой и погрузил длинный узкий кинжал в левый бок, под самой подмышкой. Лезвие гладко вошло в плоть, с безупречной точностью вонзившись между ребрами. Девушка лишь единожды дернулась, и глаза ее широко раскрылись, а затем она безжизненно обмякла. И повисла в руке Онвидаэра, точно сломанная марионетка. Голова ее свесилась к груди, пряди сальных волос закрывали лицо.
— Я никому не желаю причинять боли, — промолвила старуха. — Онвидаэр чрезвычайно искусен в своем ремесле.
Джаффа на краткий миг закрыл глаза, мысленно повторяя слова молитвы. Не так давно подобная сцена вызвала бы у него отвращение. Когда–то он даже стремился предать светлейшему суду и Мать, и всех, кто ей служит, разрушить тайные храмы и обнародовать творимые там бесчинства. Теперь же, повидав тех, кто занял место Матери, Джаффа предпочел служить ей. Теперь он способен был взирать на смерть юной нищенки всего лишь с внутренней дрожью. Такой жестокий урок преподало Эш–Катариону владычество искупителей: в жизни есть вещи гораздо страшнее, нежели быстрая смерть.
Мать согнула костлявый палец:
— Приступай, Акатаэр.
Мальчик кивнул. Онвидаэр ухватил другую руку девушки, и теперь ее тело болталось на весу, едва касаясь коленями плит двора. Акатаэр приподнял свесившуюся к груди голову нищенки, серьезно глядя в широко раскрытые невидящие глаза, отвел с лица волосы. Затем с тихой сосредоточенностью мастера, поглощенного работой, он подался вперед и бережно поцеловал девушку. Язык его раздвинул безжизненно обмякшие губы. Надолго воцарилась тишина.