Тысяча слов

Браун Дженнифер

– Рада свалить отсюда? – Спросил он, присаживаясь на свое место и держа тарелку с пиццей.

– Да. Определенно. – Я бросила гранату.

– Чем теперь займешься? – поинтересовался он.

– Помимо школы? Бегом, я думаю, – ответила я. – Я скучаю по этому. Это неожиданно, ведь я больше не бегала с Калебом, но, оказывается, мне нравится бегать. А по нему я скучать не буду.

И это было правдой. Было время, я чувствовала, что умру, если он будет встречаться с другой. Но теперь я о нем даже не думала. Я ненавидела, что его жизнь пошла наперекосяк из-за случившегося, и верила, что он сожалеет. Но это меня

больше не касается. Мы разошлись, я оставила прошлое позади, и это всё, что имело значение.

Миссис Моузли помогала одному из новичков с исследованиями, и все вернулись к работе, оставляя на клавиатуре жирные отпечатки грязными после пиццы пальцами.

За исключением Мака и меня. Мы удобно развалились на наших стульях. Разделили наушники и расслабились за видеоигрой. Закончив с пиццей, он открыл упаковку конфет, которую я принесла ему, и мы с таким же успехом набивали наши животы шоколадом и сахаром.

Когда наше время закончилось, мы покинули помещение, как в любой другой день, только на этот раз я не вернусь, и это показалось мне действительно странным.

Снаружи меня ждал папа, в застегнутом пальто и шарфе вокруг шеи. На улице, наконец, похолодало, и я увидела, как дыхание Мака превращалось в пар, когда он шел по тротуару.

Я остановилась и повернулась к папе.

– Думаю, сегодня я пойду домой пешком, – сказала я.

Его брови удивленно поднялись.

– На улице мороз.

– Я немного побегаю, – сказала я. – Плюс у меня есть пальто. Всё будет хорошо.

Папа пожал плечами и открыл двери. Он пошел к своей машине, и я побежала за Маком.

– Я пойду с тобой, – сказала я, подпрыгивая, чтобы согреться. – Скейт-парк?

Он кивнул.

– Хорошо.

Мы не очень долго зависали на рампах. Было слишком холодно. Но я не возражала, потому что на самом деле хотела вернуться к ручью. Мне нужно было кое-что сделать.

Я шла спереди, Мак молча шел позади. В туннеле было на удивление тепло, и теперь я поняла, почему он иногда спал там, особенно, когда было сухо. Наши шаги отражались эхом от стен, как прежде, только на этот раз у нас была цель. Я направилась прямо к прямоугольникам света и повернулась лицом к стене с граффити.

– Я кое-что принесла, – сказала я. Открыв свой рюкзак, я вытащила маленький аэрозольный баллончик с серебряной краской, которую утром раздобыла в гараже.

Мак ничего не сказал, просто усмехнулся, под грязной челкой его кожа была холодной и натянутой, и наблюдал, как я встряхнула банку и сняла крышку.

Удерживая палец на кнопке, я присела, чтобы найти пустое место рядом с «Соло». Я точно знала, что собираюсь написать. Я была не просто тоскующей девушкой Калеба. Я была не просто лучшей подругой Вонни. Я была не просто бегуньей. И определенно я не была доступной потаскушкой.

Я – это не мои ошибки. Никто больше не мог давать мне характеристики.

Только я должна сказать, кто я.

И я была... мной.

Просто Эшли.

Я нажала на кнопку и нарисовала большую, витиеватую, яркую «Э».

КОНЕЦ.

ЗАМЕТКИ АВТОРА

Я была подростком в 1980-х годах. У нас не было мобильных телефонов. Не было ноутбуков или социальных сетей, никакого Skype, sms или мгновенных сообщений. У нас были фотоаппараты «мыльницы»,

в результате фото получалось зернистое. И еще около недели занимала проявка плёнки. Или у вас было время, чтобы позволить себе крутую одночасовую обработку.

Во многих отношениях у нас не было мгновенной связи, мы были вынуждены полагаться на передачу бумажных записок из рук в руки в классе, а потом ждали – часами и даже днями – когда нам отпишут. А чтобы позвонить друзьям, использовали привязанный к кухонной стене телефонный шнур спиралькой (в котором наши волосы всегда, всегда запутывались). А каждый кадр, который мы сделали, был просмотрен в фотосалоне во время проявки. На самом деле фотосалон в моем местном торговом центре выбрасывал готовые фотографии через окошко, одна за другой, на конвейерную ленту, которая находилась снаружи, поэтому каждый мимо проходящий мог видеть наши дела.

Когда не было телефонов с камерой и обмена сообщениями, если мы и опасались, что сверстники поймают нас обнаженными, то в нас вселял ужас Случай Общественной Обнаженки. Скажем, классический кошмар, который превратился в реальность, «Обнаружили Голым в Классе Алгебры». Или «Огромная Катастрофа с Резинкой от Купальника», произошедшая в общественном бассейне.

Нельзя сказать, что мы не раздевались перед теми, перед кем не стоило бы. Конечно, обнажались. Возможно, восьмидесятые кажутся доисторическими временами, но мы всё-таки были людьми. А люди раздеваются. Люди экспериментируют с такими вещами, как секс, и делают глупости: бросают дурацкие вызовы или принимают глупые решения, чтобы пустить пыль в глаза, или привлечь внимание, или пошутить, или вообще без причины.

И так как мы были людьми, мы делали ошибки и, конечно, наши самые дерзкие решения имели негативные последствия. Некоторые последствия были хуже других: позор, глумление, домашний арест, привод в полицию. Вместе с экспериментами и необдуманными решениями все эти злосчастные наказания существовали и до секстинга.

Согласно свежим статистическим данным, 20% подростков отправляли свои обнаженные или полуобнаженные фотографии или видеоролики кому-то еще. В интернет-пространстве существует куча наготы и это вопрос времени – когда ее увидят дурные глаза. И тогда можно ожидать либо несчастного случая, либо шутки, или издевательства, или мести. Либо их просто распространят.

Но независимо от наличия обнаженных эпизодов в нашей жизни у всех нас были моменты, когда мы ощущали страх незащищенности перед нашими ровесниками. В эти моменты мы ощущали себя…голыми. Никто не хочет оказаться в такой ситуации. Никому не хочется обнажать свое тело – или обнажать свою душу, если уж на то пошло, – чтобы мир мог видеть, судить, комментировать. Мы хотим скрыть свои интимные места, будь-то внутренние или внешние. И самим решать – когда, как и кому открываться.

И если мы окажемся в столь щекотливой «голой» ситуации, хоть в 1983 году, хоть в 2013, в прямом смысле или переносном, самое главное – это как мы справимся с последствиями. Вы не можете вернуть этот обнаженный момент или сообщение. И время тоже не вернуть обратно, чтобы вы могли скрыть и защитить это. Но есть куча времени, чтобы научиться двигаться вперед. Как сказала Бэа Валери в моем первом романе «Список ненависти»: «Всегда есть время для страдания, и всегда есть время для исцеления».