Тысяча забытых звёзд
Шрифт:
Только-только она пришла в себя, когда в кухню зашёл Кир.
— Эй. Тебе чего не спится?
Она промяукала что-то. Голова кружилась, как будто Владу укачало на аттракционе. Буфет — плита — стол — встревоженное белое пятно в темноте — это лицо Кира. Хорошо, что он не задержался надолго, ушёл, и Влада смогла опять уткнуться в стол. Не глядя она проползла пальцами к сведённой судорогой голени, попыталась размять каменные мышцы.
Круг не завершился. Реальность была надорвана в самом слабом месте, и уже истекала сукровицей крошечных перемен. Со скатерти исчезло
Кир взял её за запястья и повернул руки ладонями к себе. На них не было порезов. Впрочем, он бы заметил ещё утром — если бы были. Влада скривила губы.
— Думаешь, чтобы их позвать, я до сих пор режу руки, как на третьем курсе? Я теперь поумнела, у меня другие методы.
Она повернулась к буфету, открыла ящик, который на памяти Кира перестали открывать, наверное, с бабушкиных времён, но он вышел тихо, без скрипа. Среди забытых безделушек она быстро отыскала тонкий пластиковый футляр и положила его на стол между собой и Киром.
Футляр легко открылся, оттуда выпала иголка, похожая на волосок. Тонкая, даже непонятно, как вставить в неё нитку. Влада наблюдала.
— Перерыла весь Интернет, обзвонила полгорода. Нашла в одном медицинском магазине, взяла последнюю. — Она уже улыбалась. Так говорить мог бы огородник, демонстрируя богатый урожай. — Тут чем тоньше, тем лучше.
Она снова показала ему ладони.
— Совсем не оставляет следов. И здесь очень темно — это помогает. В городе не бывает так темно.
Кир поспешно затолкал иглу обратно в футляр. Не хватало ещё потерять.
— Прекращала бы ты свои эксперименты.
Улыбка потихоньку сползла с лица Влады — она вспомнила, о чём они говорят, сидя вдвоём на тёмной кухне. Может быть, её расстраивало, что следующей конференции для неё может не быть — не рассказать о своём потрясающем открытии.
— Что мы будем делать? — спросил Кир, прогоняя навязчивое ощущение конца света.
В такую ночь реальность могла бы показаться сломанной и безо всяких кровяных шариков. Влада зарывалась пальцами в волосы и сосредоточенно молчала, как будто даже сейчас считала неограниченные пределы, которыми была исписана вся её диссертация.
— Знаешь, как уходят друзья? — произнесла наконец Влада. — Сначала это незаметно. Они всего лишь немного отстраняются. Например, их больше не волнует, куда я пропала на целую неделю. Потом — они отказываются от встреч, не подходят к телефону, или подходят, но: «Извини, я был так занят, и я и сейчас занят, перезвоню позже». И не перезванивают, конечно. Примерно через полгода ты узнаёшь из третьих рук, скажем, о том, что твоя подруга вышла замуж, а когда-то хороший приятель уехал из страны.
Кир и хотел бы улыбнуться, да не улыбалось.
— Нужно относиться к этому легче. Кто-то уходит, кто-то приходит.
Влада обернулась к нему, черты её лица истончились в голубоватом свете. Она подняла со стола очки, нервным движением надела.
— Да. До тех пор, пока
Стёкла очков блестели, как волчьи глаза, но её настоящих глаз теперь не было видно.
— Я не знаю, как это происходило раньше. Но по крайней мере, когда я пыталась зашить надорванную реальность, я поняла, что это так. Мне даже интересно, что получится. Исчезну я до конца или нет. Она отталкивает меня, понимаешь?
— Так. — Кир поднялся, упираясь в столешницу кулаками. — Утром мы едем в город, ловим твоего профессора и рассказываем всё ему. Если он не знает, что с этим делать, то никто не знает.
Влада красноречиво вздохнула.
— Он в Мёртвой долине, я же говорила. И будет там ещё неделю, не меньше.
— Но есть же и другие преподаватели.
— Ты шутишь? Август — мёртвый сезон в институте. Они же не дураки в свой законный отпуск на работе торчать. На кафедре сейчас даже лаборантка, наверное, не появляется.
Кир выдохнул и тяжело опустился обратно на табурет.
— А ты что предлагаешь?
— Я? — Голос Влады неуверенно вздрогнул. — Я попробую сама всё исправить. Я же кое-что могу, правда?
В коридорной лампе припадочно билась муха.
Кир чувствовал, что Влада не спит. Она тихо лежала у него под боком, тепло дышала в плечо, но он всё равно знал, что Влада не спит. Так же, как и он, прислушивается к жужжанию неугомонной мухи.
Он хотел бы узнать, который час, но для этого требовалось потянуться к телефону и потревожить Владу. Небо — чёрное, усеянное проростками звёзд — смотрело в комнату. Через неплотно захлопнутую дверь пробивалась лента жёлтого света.
— Она уже давно плачет, — глухо сказала Влада. — Не могу понять, где.
Она поднялась и медленно измерила шагами комнату, похожая на Командора — напряжённая и вся обращённая в чувство. Может, даже волосы на коротко стриженом затылке становились дыбом.
Кир тоже прислушался. Сначала он ничего не услышал, но чем сильнее пытался услышать, тем отчётливее становились странные, квакающие звуки. Это и правда были всхлипы, но глухие, как будто шли из подземелья.
Влада аккуратно открыла дверь и прислушалась. Всхлипы как будто бы стали громче. Она пошла вниз по лестнице, не забывая переступать через скрипучие ступеньки.
Кир спустился следом за Владой. Изнутри его подтачивало нехорошее ощущение. Всхлипы можно было бы списать на Зарину, но он её хорошо знал, и к тому же внизу плач сделался слышнее. И шёл он не из родительской спальни, наоборот — тонкая ниточка звука тянулась со стороны крыльца.
Погреба в доме не было. Он располагался на летней веранде. Второй, который глубже и холоднее, вырыли в сарае ещё до войны, и теперь изнутри он порос белым пушком плесени. Им почти не пользовались.
Влада боялась обоих, она боялась холода, темноты, высоты, замкнутых пространств и подвалов, и вообще было неясно, как она при таких страхах умудряется звать не-живых, чтобы те рвали ткани реальности.