Тысячелетие
Шрифт:
Сидя там, рядом с Ларри, в одно из редких мгновений затишья, я вдруг подумала, что когда не смогу больше таскать все свои протезы, то последую его примеру. Кончится время красивой лжи. Настанет время взглянуть наконец правде в глаза и увидеть, на кого я на самом деле похожа- на кого мы все здесь похожи, в славном будущем.
Последний Век.
Я встала и побрела прочь с галереи. Нашла какие-то тряпки, оделась, машины в дежурке накормили меня завтраком, и я посидела там немного просто так. День только начинался.
И пока что он был совершенно типичным.
Глава 3
Пойдемте
Пилот вертолета сообщил мне, что Роджер Кин уже три часа провел на месте крушения DC-10.
Я не мог решить, что делать. У нас было два больших самолета на расстоянии двадцати миль друг от друга и семь человек, чтобы начать расследование. Увиденное внизу показалось мне малообещающим. Не найдя лучшего выхода, я провернулся к своему отряду и провел голосование.
— Я бы высадился здесь, — сказал Эли. Он не отрываясь разглядывал внизу что-то вроде капота двигателя и явно жаждал в нем покопаться. — А какая разница? Нам все равно придется осмотреть оба самолета, почему бы не начать с этого?
— Я тоже выйду, — сказала Кэрол. — Тут неподалеку фермы- может, удастся найти очевидцев. Второй, по-моему, где-то на вершине горы?
— Да, мадам, — отозвался пилот. — Гора Дьябло. Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь был там поблизости во время аварии.
Крейг с Джерри тоже решили начать осмотр отсюда, так что со мной остался только Том Стэнли.
— Гляди в оба, постарайся найти самописцы, — напутствовал я Крейга, покидавшего вертолет. Пилот услышал меня.
— Вы имеете в виду черные ящики? — спросил он. — Так их уже нашли. Я отвез их в Окленд час тому назад.
Я кивнул и поднял большой палец вверх. С какой стати самописец для записи полетных данных и речевой самописец получили прозвище «черные ящики» для меня всегда было загадкой. Во-первых, они обычно красные. А во-вторых, в моем понимании черный ящик- это какая-то загадочная штуковина с непостижимым принципом действия. Самописцы же- устройства совершенно понятные. Любой, кто умеет обращаться со стереосистемой в своей машине, способен в них разобраться.
Что 747-й после столкновения упал не сразу- это было заметно. На верхнем склоне горы он пропахал довольно длинную борозду.
Мы с Томом воссоздали картину происшествия с воздуха, зависнув над местом аварии. Оно поведало нам гораздо больше, чем место падения «десятки», да и столпотворения такого здесь не было.
«Боинг» ударился о землю брюхом. Нос от удара расквасился, а фюзеляж, очевидно, треснул. Самолет подпрыгнул, снова хлопнулся брюхом, и на сей раз фюзеляж раскололся на четыре части, каждая из которых перевернулась затем вверх тормашками. Обломки крыльев валялись неподалеку. Двигатели куда-то зашвырнуло, с воздуха их видно не было. Зато кабина выглядела почти целой, только почернела от огня. Вот что делает 747-й уникальным явлением среди коммерческих авиалайнеров: его экипаж не сидит на самом носу, «у авансцены аварии», как выражаются летчики, а располагается выше всех и на значительном удалении от носа.
Мы заметили еще один большой обломок- отколовшийся киль вместе с куском задней части фюзеляжа. Выглядит обнадеживающе в смысле самописцев. Вокруг него деловито сновали людские фигурки. Я спросил пилота, не может ли он высадить нас прямо здесь. Он ответил, что это слишком рискованно, и доставил
Не скажу, чтобы гора Дьябло была слишком недоступной. Если бы крушение потерпел один самолет, здесь собралась бы уже целая толпа. Но «десятка» грохнулась прямо на виду у автострады, а потому львиная доля спасателей отправилась туда. Как только было установлено, что уцелевших на «боинге» нет, а стало быть и спешить особенно незачем, Роджер Кин решил бросить все силы на расчистку более доступной территории.
Не успели мы вынырнуть из-под несущего винта вертолета, как нам навстречу, протягивая руку, устремился высокий парень в желтом дождевике.
— Билл Смит? — спросил он, сжав мою ладонь. — Чак Уиллис, КАП. Мистер Кин ждет вас у хвостовой секции. Он велел проводить вас к нему, как только вы появитесь.
Пока я вспомнил, что КАП означает Калифорнийский автодорожный патруль, пока обернулся к Тому Стэнли, чтобы представить его, Чак уже умчался вперед. Мы последовали за ним. Я успел заметить, как в вертолет, откуда мы только что высадились, загружают желтые мешки с телами. Да, пилоту предстоит малоприятное путешествие. В воздухе стоял густой запах реактивного топлива и жареного мяса.
На полпути к хвостовой секции Том вдруг сказал: «Прошу прощения», отвернулся и блеванул.
Я остановился, чтобы его подождать. Через минуту Уиллис из КАП'а заметил, что никто за ним не торопится, и тоже остановился, нетерпеливо глядя назад.
Самое смешное, что меня даже не мутило, пока Тома не вытошнило. Но при виде блюющего человека мой желудок начинает бунтовать. Я и забыл, что с Томом такое бывает. Мы с ним вместе всякое видали, в том числе и небольшие самолеты с поистине ужасающими трупами. Том всегда держался молодцом, но пару раз его вывернуло.
Что я могу сказать? Мы шли по развороченной земле, самые крупные обломки были еще впереди, но тела валялись повсюду- или части тел. Я их попросту не замечал. Я обходил их кругом. Через одно, как теперь вспоминаю, даже перешагнул. Но в тот момент они для меня не существовали. Мы пришли сюда, чтобы осмотреть остатки самолета, то есть металл, провода и тому подобное, поэтому мой мозг автоматически игнорировал человеческие останки.
— Ты о'кей? — спросил я.
— Конечно, — сказал он, разгибаясь. Я по опыту знал: так оно и есть. В конце концов, если парню надо блевануть, какое мое дело? Мне это без разницы.
Однако Уиллис, похоже, таких вещей не одобрял. Я решил: если он сейчас скажет, что видал на калифорнийских шоссе аварии и похуже, я ему врежу.
Но он ничего не сказал. И скоро я понял почему.
На месте крушения кишела тьма народа в разных униформах. В основном пожарники, полицейские и фельдшеры из соседних городов — люди, полагавшие, что они привыкли к виду насильственной смерти. Теперь до них начинало доходить, как сильно они ошибались. Многие из них годами будут мотаться к психиатрам из-за тех сцен, свидетелями которых оказались сегодня ночью. Есть такой особый синдром, связанный с работой на месте крушения авиалайнера, когда мозг отказывается воспринимать увиденное. Сильнее всего ему подвержены именно профессионалы, уверенные в том, что они готовы ко всему, и воображающие себя тертыми и крутыми парнями. Они просто не готовы к масштабам события.