Тысячу раз умереть

Дабар Михаил

Я любил своего младшего брата, хотя по-настоящему знал его меньше двух лет. Пока я стоял и смотрел на него под мерное пиканье монитора, отсчитывающего его сердечный ритм, в моей голове пронеслись все наши встречи за эти короткие полтора года. Мы много раз играли в приставку. В основном в футбол. Несмотря на возраст Марк играл лучше меня. Каждый раз, когда он пропускал гол, он весь сморщивался и фыркал. Как ему казалось, он так собирается с силами. Отчасти это было правдой. За эти два года я не выиграл у него ни разу.

Иногда мы гуляли с ним летом в парке. И именно я согласился составить ему компанию

на аттракционе «Салют», одного его тетя Лина пускать не хотела. Я до сих пор помню, как он радостно вскрикивал, когда центробежная сила вжимала нас в стену, а наша семья стояла внизу и смотрела на нас, поедая мороженое. Они махали нам руками, а мы махали в ответ. Наверное, именно тогда я впервые почувствовал, что у меня есть любящая семья. Нет, свою маму я тоже люблю, но таких воспоминаний из детства у меня никогда не было. А еще он очень любил Noize MC и слушал все его альбомы по несколько раз. Он даже уроки делал под его песни и иногда включал их, когда мы играли в приставку.

Постояв несколько минут, я вышел из палаты. Атмосфера в отделении стояла тяжелая. Чувствовалось присутствие витающей тут смерти. Я вытер слезы платком и еще немного постоял в коридоре. Убедившись, что мои глаза сухи, как рот бедуина, путешествующего по пустыне, я направился искать тетю Лину.

Она лежала в палате № «3». Это было вызвано чисто практическими соображениями. Когда человек находится в реанимации и для его жизни есть угроза, ему противопоказаны любые переживания. А как не заставить мать переживать о собственном ребенке, когда он лежит рядом? Очень просто. Положить ее в другую палату. Это уменьшит и физический контакт, и психологическое напряжение.

Когда я вошел, тетя Лина, лежавшая у окна, оторвала взгляд от происходившего на улице, и повернулась ко мне. Ее губ коснулась улыбка.

– Добрый день, – сказал я шепотом.

Она протянула ко мне свои руки. Мы обнялись.

– Как вы?

– Все хорошо, только сломана нога. Когда это произошло, мы с Марком стояли в очереди в «Бургер Кинг». Я слышала, многие погибли, так что я еще легко отделалась, – она кивнула на свою загипсованную до самого бедра ногу.

– Да, легко, – согласился я.

– Это какой-то кошмар. Представляешь, такое случилось первого января, в Новый Год, когда у всех людей праздник. Не представляю, как вообще можно такое пережить.

– Да, настоящий ужас.

– Кстати, ты уже был у Марика? – спросила она.

– Нет, к вам я пришел первым, – соврал я, почувствовав себя при этом настоящей сволочью.

– Очень странно, что нас не положили в одну палату, хотя я просила. Не понимаю, почему нельзя это сделать?

– Такие правила, тетя Лина. Если вы будете в одной палате, то можете навредить ему, сделать какую-нибудь глупость.

– Я что дура какая-то что ли? Как я могу навредить сыну?

– Не спрашивайте меня. Эти правила выработаны годами и почти все проверены кровью пациентов, поэтому просто поверьте. Так будет лучше.

– Ну хорошо, тебе я верю, – она улыбнулась.

Я улыбнулся в ответ, но почувствовав себя еще большей сволочью.

Мы еще немного поговорили. В основном о том, чем она займется после больницы. В планах было съездить в феврале в отпуск. До Нового Года они планировали поехать куда-нибудь, где тепло. Тетя Лина хотела поехать в Испанию,

мой отец же голосовал за Перу, он всегда мечтал посмотреть на древний город инков Мачу-Пикчу. Я слушал ее, кивал, улыбался и понимал, что ничему, из того, что она говорит, сбыться не суждено.

Марк Темиров, мой младший сводный брат, умер 5 января 2019 года. Его слабый организм подростка не справился с послеоперационным восстановлением. Отек мозга и нагрузка на сердце, вызванные операцией. Врачи сделали все возможное. С тех пор Новый Год в семье моего отца больше никогда не празднуют.

Похороны состоялись через два дня. Пришли его школьные друзья и некоторые учителя, а так же многочисленные родственники. Народу набралось около двух сотен человек и это дало мне возможность впервые понять, что такое смерть родственника для родных людей, потому что для меня смерть была чем-то обыденным, с чем я сталкивался каждый день в силу выбранной профессии.

В тот день Семен Аркадьевич дал мне выходной. Было холодно. Все погодные порталы в интернете твердили, что температура около минус десяти, но влажность превращала эти безобидные десять градусов в кусачую двадцатку. Похороны проходили на Новодевичьему кладбище. Отец плакал, тетя Лина тоже.

Когда я подошел к гробу, чтобы попрощаться с Марком, то не стал снимать перчатки и только сделал вид, что поцеловал его в лоб. Если бы это кто-то заметил, то мой поступок вызвал бы возмущение и пересуды о моей брезгливости, или, что еще хуже, о моей нелюбви к сводному брату. Все это собачья чушь. Я не поцеловал его, потому что не хотел видеть его смерть, чувствовать его ужас. Я хотел все это поскорее забыть и больше никогда не возвращаться. Он был слишком молод, чтобы умереть, но он умер. Умирать вместе с ним я не хотел.

На поминках, когда показывали фильм о Марке, я вышел. Сдержать слезы не было сил, а я не хотел, чтобы их кто-то видел. В последний раз, когда я был на поминках, хоронили мою бабушку. Я ее тоже очень любил, но тогда мне было всего двенадцать, и в силу своего возраста я не совсем понимал суть происходящего. Тогда я еще мог подумать, что бабушка ушла в лучший мир. Сейчас, в восемнадцать, я понимал, что лучшего мира нет. Нет ни ада, ни рая. Есть просто жизнь и просто смерть. Все.

Мне было тяжело. Помогла поддержка отца, он держался лучше всех, и помощь общества «Олимп-2018», организовавшего психологическую поддержку для родственников погибших в этой ужасной трагедии. Организатором этой группы была Екатерина Ремизова, вдова Александра Ремизова, мужчины, чья воспоминания я увидел в 1 января 2018. В той трагедии она потеряла не только мужа, но и двух детей.

На этих встречах мы не только говорили, но и слушали. Каждый из присутствующих, а иногда на собрания приходили около четырех сотен человек, мог высказаться, рассказать свою историю и получить поддержку от всех остальных. Тут так же работали психологи. Средства поступали из благотворительного фонда, так же организованного Екатериной Михайловной.

Для нас всех, а в особенности для меня, она была по-настоящему воплощением героической женщины. Потерять в этой трагедии так много, и при этом не опустить руки. Мы несколько раз с ней разговаривали, и она всегда находила слова поддержки, хотя я боялся представить, что творится у нее на душе.