Тюльпан
Шрифт:
— В Гарлеме есть человек, — сказал дядя Нат, — в Гарлеме есть человек, который умирает с голоду.
Флапс скорчил гримасу. Гринберг издал насмешливое карканье.
— На свете миллионы людей умирают с голоду, — сказал он, — и если вы думаете, что о каждом из них будут писать в газетах…
— Но он умирает от голода в Нью-Йорке, — настаивал дядя Нат. — В самом центре Нью-Йорка.
— Неинтересно, — отрезал Флапс. — Тысячи людей умирают от голода в Нью-Йорке. Я сам умираю от голода в Нью-Йорке. Это никого не волнует.
— В Нью-Йорке всегда так: сначала сами начинают голодать, а потом заставляют умирать с голоду других, — сказал Гринберг. — И это называют «добиться
— Но он, — сказал дядя Нат очень тихо, — он умирает от голода ДОБРОВОЛЬНО.
Воцарилась тишина. Биддль вдруг проснулся.
— То есть как добровольно? — пролепетал Флапс.
— А вот так, — сказал дядя Нат. — Он объявил голодовку.
— Почему? — хрипло спросил Гринберг.
Дядя Нат открыл рот, но ничего не сказал, а принялся усердно рыться в кармане.
— Послушайте, я записал, где же… Вот.
Он важно надел очки.
— «В знак протеста против нищеты в мире, — прочел он. — Чтобы вернуть наконец людям вкус бескровной жертвы и показать им дорогу. Чтобы в нашу эпоху унижений пробудить великое эхо братства и солидарности человеческой…»
— Ганди, — прошептал Костелло. — Нью-йоркский Ганди. Звучит хорошо. Он черный?
— Белый, — сказал дядя Нат.
— Белый Махатма Гарлема! — взревел Флапс.
Биддль рывком поднялся. Гринберг поймал его шляпу.
— Идем? — взвизгнул он.
V
Белый Махатма Гарлема
Тюльпан сидел посреди чердака на коврике перед кроватью и прял. Металлические очки вздрагивали на кончике его носа, череп был обрит наголо, простыня окутывала Тюльпана, как тога. Перед ним стояла миска с пеплом — время от времени он брал щепотку и библейским жестом посыпал голову.
— Вылитый папаша, — сказал Флапс чуть взволнованно.
Он снял шляпу. Гринберг ничего не сказал, Биддль восхищенно вздохнул. Костелло щелкнул фотоаппаратом.
— Пресса, патрон, — возвестил дядя Нат.
Тюльпан обернулся к визитерам.
— Посмотрите на меня, хорошенько посмотрите, — заявил он. — Я — холст Творца. Я — портрет современного Запада во весь рост. Я тот, для кого тщетно пел Гомер, ваял Микеланджело, считал Ньютон и думал Маркс. Да, я тот, для кого напрасно были рождены Гомер, Микеланджело, Ньютон и Маркс. Я предстаю перед вами таким, каким за двадцать веков христианства ускользнул от Баха, Иисуса и Рафаэля, как и ото всех прочих отчаянных попыток замять дело и сохранить лицо. Смотрите на меня хорошенько: я стал стройнее, на роже и на груди у меня теперь меньше растительности, чем двадцать тысяч лет назад, но, несмотря ни на что, убожество мое осталось прежним. Быть может, милосердная коммуна чернокожих Гарлема захочет сделать что-нибудь для бедного Белого, бесконечно осмеянного в своих скромных нуждах, растоптанного в своих самых мирных мечтах, ограбленного в элементарных правах, презренного по крови, эксплуатируемого до седьмого пота и такого одинокого в море вселенской ненависти, что каждого пса, вильнувшего перед ним хвостом, он почитает братом? Есть ли у вас вопросы ко мне?
— Что вы думаете о белой проблеме в Штатах? — спросил Костелло.
— Думаю, она приняла тревожные размеры.
— Вы считаете, ее можно решить?
— Да. Я твердо уверен, что со временем эта проблема сама исчезнет во всем мире.
— А что вы думаете о черной проблеме?
— Можете сказать вашим читателям, что как европеец я безгранично восхищаюсь деликатностью, с которой этот вопрос решают в Соединенных Штатах, никогда не доходя до бесчинств Дахау, Бельзена, Бухенвальда или Сталина.
— Так с нашими читателями нельзя, — запротестовал Биддль. — Мы — газета респектабельная. Нас
— Скажите им, что я — чрезвычайный посол Европы в Новом Свете, — с готовностью предложил Тюльпан. — Скажите, что я — современный человек, новый человек, порождение войны: свободный, могущественный, победитель до мозга костей, хорошо упитанный, независимый, достойный, полный веры в будущее и счастливую жизнь. Скажите им, что я — голубь, ветвь оливы, что я прилетел к берегам Америки, как голубь к ковчегу после потопа, с сердцем смягченным и духом, успокоенным крепким запахом зверинца и братскими воплями, которые возносятся ко мне над потоками…
— Только что, — угрюмо сказал Биддль, — только что он был холстом Творца. И вот пожалуйста — стал голубем, а теперь еще и возносится над потоками…
— В конце концов, — заявил Тюльпан, — у меня самого американская кровь в жилах. Можете объявить своим читателям, что я — прямой потомок того отважного американского капитана, который в 1499-м с борта судна «Оклахома» открыл Европу.
— Над кем он тут издевается? — с негодованием вскричал Биддль.
— Над пшеницей, налитой, словно грудь кормилицы; над тимьяном, остролистом и миррой; и над бледным светом дня; над океанами и таинственными островами; и над летучими рыбами; и над своим родным городишком; и над гималайскими неграми; и над низамом [10] Хайдарабада; и над странными цветами, которые распускаются, как говорят, на Килиманджаро. Над великими морскими глубинами, где каравеллы, полные несметных сокровищ, по сей день безмятежно покоятся в песках, нежных, словно тело первопричастницы, и там же прячутся гигантские рыбы и затонувшие бутылки, в которых скрыта тайна абсолюта. Над древними папирусами; и над всеми скрипками, которые когда-либо плакали на земле; и над всеми кораблями, опьяненными людскими надеждами; над воздетыми руками; надо всеми крестовыми походами; над ребенком; над старухой, которая бормочет: «Абракадабра!» — и бросает темный пепел в глиняный кувшин, когда кот мурчит, крыса пищит и паук плетет паутину; над Пастером и над пенициллином; над золотыми волосами и острыми грудями; и над тем, кто голыми пятками ступает по горящим углям; и над тем, кто первым сказал: «Я люблю тебя!»; и над тем, кто первым возвел собор; и над тем, кто перед смертью первым крикнул: «Да здравствует свобода!»; и над тем, кто тонул со своим кораблем; и над той, что умерла на костре; над материнской любовью, и над энциклопедиями, и над городами, стертыми с лица земли, и над каплями утренней росы…
10
Низам — титул, который носили средневековые правители индийского города Хайдарабада.
— Хорошенький способ развлечься, — волновался Биддль.
— Не изводите себя, патрон, — вступил дядя Нат.
— У вас есть девушка? — спросил Биддль, чтобы тактично сменить тему.
— Она погибла в Тихом океане.
— Что она делала в Тихом океане?
— Вот и я себя спрашиваю. Может, вы сможете мне ответить?
— Она была в W.A.A.C.? [11] — с надеждой предположил Биддль.
— Нет, в морской пехоте.
11
W.A.A.C. — Womens Army Auxiliary Corps — Женский армейский вспомогательный корпус, действовал в США в 1941–1946 гг. Задачей его была материальная и моральная поддержка солдат.