Тюр
Шрифт:
Насчёт уличных фонарей он оказался прав. Они все не горели. Каждый фонарь на четырехполосной дороге возле торгового центра загадочным образом погас.
Это не означало, что их никто не видел.
Когда державший её мужчина показался над машиной, раздались крики и изумлённые вопли.
Марион тоже уставилась на него.
Он стоял там, пока его чёрные волосы взъерошивал ветер, а угольно-чёрные глаза светились тем странным, потусторонним светом. Он посмотрел на машины, скопившиеся на перекрёстке с момента их столкновения, затем перевёл взгляд
Марион заметила и другие вещи, подробности, которые она осознает позже.
Например, тот факт, что МакЛарен врезался в бордюр, что, вероятно, остановило его вращение и занос. Что горы снега покрывали улицы с обеих сторон. Что падал снег, и даже сейчас хлопья цеплялись за её волосы, таяли на щеках и носу, застревали на ресницах. Снег падал и в ту дыру в машине, где раньше была дверца МакЛарена.
Она также увидела рождественские украшения на всех зданиях, внутри ресторанов и баров, на деревьях вдоль улицы. Она видела красные банты, снеговиков и рождественские послания, написанные баллончиком искусственного снега на стеклянных витринах магазинов.
Однако всё это она поймёт позже.
В эти бесконечные, казалось бы, несколько секунд Марион видела только людей, которые смотрели на них с шоком на лицах и показывали пальцами.
Затем, повернувшись, чтобы посмотреть на мужчину, держащего её на руках, она могла видеть только его.
Эти слабо светящиеся глаза были наименее странной вещью в нём.
Гораздо более интересными, по крайней мере для Марион, были огромные крылья, раскинувшиеся по обе стороны от него, состоящие из перьев глубокого чёрного цвета, пронизанные алыми жилками, как будто они были сделаны из огня, крови и вулканического камня.
Глядя на эти массивные крылья, глядя на улицу вокруг, глядя на кричащих и восклицающих людей, которые указывали на них, Марион едва успевала осознавать всё происходящее. Она с трепетом наблюдала, как крылья вытянулись в полную длину. Она видела, что Тюр слегка нахмурился, а его угловатое лицо оставалось таким же красивым, как у статуи, пока он оглядывал всех зевак.
Потом она услышала ещё кое-что.
Выстрелы.
Это тоже продлилось недолго.
Она снова почувствовала, как мышцы тянутся, напрягаются, сокращаются, расслабляются…
…а потом сердце Марион ухнуло в пятки.
Самые крутые американские горки, на которых она когда-либо каталась, казались ничем на фоне этого.
Прыжки с тарзанки в Патагонии казались ничем.
Все прыжки с парашютом в Новой Зеландии, в Таиланде, в Испании, в Австрии были ничем.
Она открыла рот, может быть, чтобы заорать, может, чтобы просто вскрикнуть от удивления, но ветер был таким сильным, что она не могла ничего сделать, кроме как прижаться лицом к обнажённой груди между руками, которые держали её. Ничто, кроме ветра, не нарушало тишину, пронизанную удаляющимися криками и сиренами.
И выстрелами.
Она
Марион должна была пребывать в ужасе.
По правде говоря, это было довольно страшно.
Но она прижалась к этой тёплой груди и, как ни странно, чувствовала себя в безопасности.
Возможно, она не чувствовала такой защищённости с тех пор, как умерли её мать и сестра.
Возможно, она никогда в жизни не чувствовала такой защищённости.
Глава 15
Я же говорил тебе
Марион, наверно, потеряла сознание.
Она не помнила, как они приземлились.
Она ничего не помнила о том, как они зашли внутрь, или как он снял им номер, или ключи, или что-либо о том, где он оставил её, пока занимался всеми этими вещами — теми приземлёнными, относительно-обыденными вещами.
Она только знала, что она летела…
…А потом её осторожно положили на что-то мягкое.
Марион заморгала от потолочного освещения, вздрогнув, когда мужчина опустил её на матрас и выпрямился.
У него больше не было гигантских чёрно-алых крыльев по обе стороны от мускулистого торса, но она всё равно уставилась на него, отмечая линии мускулов, составляющих его грудь и живот, тёмно-оливковый цвет его кожи, странно светящиеся, бледно-голубые и бледно-зелёные татуировки, которые покрывали его грудь и образовывали линии эзотерических письмен на его рёбрах.
Татуировки, которые, казалось, состояли из символов того же языка, заканчивались чуть выше того места, где виднелись его бедренные кости над костюмными брюками, которые всё ещё оставались на нём.
Ей стало интересно, что означали эти татуировки.
Всё ещё глядя на Тюра, Марион приподнялась, опираясь локтями на одеяло гостиничной кровати.
Её джинсы прилипли к коже и натянулись. Как и толстый свитер, который был на ней, и носки в новеньких походных ботинках.
Она остро осознала, какой мокрой, холодной и… ну, грязной… она была.
Что касается Тюра, то он отступил от кровати, но не отводил от неё взгляда.
Судя по тому, как он немного поджал губы и наклонил голову, глядя на неё, Тюр каким-то образом оценивал её состояние, хотя она не совсем понимала, как именно. Пытался ли он решить, была ли она ранена, или старался определить её психическое состояние или что-то ещё — она, честно говоря, не знала.
В конце концов, она отвела от него взгляд и посмотрела вниз на себя, пытаясь увидеть то, что видел он.
До неё снова дошло, что он была промокшей.
И она замёрзла.
Скорее всего, она сейчас насквозь промочит покрывало, если не встанет с него.
Ещё один беглый взгляд на комнату сообщил ей, что она лежала на единственной кровати в номере отеля. Даже если постель и была королевских размеров, то вряд ли на ней сможет спать хоть кто-нибудь, если она умудрится промочить её прямо в центре матраса.