Тюрем-тюремок
Шрифт:
Встрепенулся он, смотрит – лиса. Выбегает она из-за дерева, подбегает к саням и спрашивает:
– Откудова едем?
– Да вот, – отвечает мужик, – ездил на озеро, рыбы наловил.
– Как это наловил? – удивляется лиса. – И почему это на озере?
– А где ж еще?
– Где хочешь! А на озере нельзя. Или ты что, до сей поры не знаешь, что озеро – это медвежья вотчина? Ох, жалко мне тебя, мужик! Как только медведь про твое злодейство дознается, так он тебя живо задавит!
Перепугался мужик, говорит:
– А что ему, медведю, а? Сейчас зима, он
На что лиса ему с усмешкой отвечает:
– Медведь, он, может быть, и спит. Но зато мы, его верные слуги, не дремлем! Так что вези рыбу обратно, выпускай. Но если рыба уже дохлая, тогда… А ну-ка глянем!
И тут берет она с саней самую толстую, самую жирную рыбину, голову ей откусила, поморщилась да выплюнула. А саму рыбину в обочину сбросила. Потом берет вторую, третью, а вот уже и за четвертой тянется! Ну, думает мужик…
А лиса ему задумчиво:
– Да! Тут надобно волков позвать, пускай они с тобой разбираются!
Оторопел мужик, обмяк. А лиса продолжает:
– И упряжь у тебя, дед, старая, вожжи ветхие, ты на повороте лошадь не удержишь, того и гляди, кого зашибешь ненароком.
Мужик снял шапку, пот со лба утирает. А лиса вдоль саней похаживает да приговаривает:
– О, вот и оглобля кривая! О, тесный хомут! А где колокольчик? А почему нет колокольчика? А если вьюга, а? Так ты же точно задавишь кого!
А к Сивке подошла, губы ей завернула, смеется:
– О! Я так и думала! Зубы до десен стертые. Почему скотину мучаешь?!
Молчит мужик, не знает, что и отвечать. Во влип! А лиса уже к нему возвращается, опять лапу в сани запускает, рыбку покрупней да пожирней выбирает, на обочину сбрасывает, сбрасывает, сбрасывает… да еще и печалится:
– Вот беда так беда! Вот беда! Нет, точно, нужно серых звать, а то и самого хозяина будить.
Тогда мужик:
– Лисичка! А?
А та:
– Чего? – и еще рыбку шлеп, и еще шлеп.
А мужик:
– А может, как-нибудь договоримся? А может… я сам под соломкой пошарю?
Лиса подумала, подумала, вздохнула, говорит:
– Ну, ладно, пошарь, коли хочешь.
Мужик засопел, заволновался, руку в сани запустил, стал под соломкой шарить. Шарит, шарит, торопится, на лисичку-сестричку поглядывает. А потом, как нашарил приклад, так сразу успокоился, думает: хороший будет бабе воротник!
Про Емелю
Жил да был в казацкой стороне храбрый казак Емеля по прозвищу Пугач. Вот однажды пошел тот Емеля на речку водицы с похмелья испить, и на тебе – поймал там щуку! Хотел было Емеля ее сразу живьем съесть-напугать, но вдруг взмолилась щука человечьим голосом:
– Не ешь меня, храбрый казак Емеля, не пугай, а я тебя за это славно отблагодарю. Теперь как только скажешь ты: «По щучьему веленью, по моему хотенью», так сразу все, чего ни пожелаешь, сбудется.
Обрадовался Емеля, щуку обратно в речку выбросил и говорит:
– По щучьему веленью, по моему хотенью: глаза мои, рот, уши вислоухие, а ну-ка сделайтесь точно такими же, какие были у покойного царя Петра Федоровича!
И
– Ага! Вот оно что! Вот что я удумал! Да ежели я есть природный царь великий государь, тогда чего я здесь, в этой глуши, клопов кормлю? А ну, по щучьему веленью, по моему хотенью: вези меня, печь, в столичный город Петербург, в царский дворец!
И печь и повезла. А следом за ней и казачий народ повалил, ибо Емеля говорил, что у него по Петербургу-городу этих дворцов – во, завались, всем места хватит!
И точно, хватило. Пришли казаки в столичный город Петербург, местных людишек потеснили, попугали, которых даже до смерти. Но более других царица Катерина напугалась. Когда Емеля в Петербург пришел, так сразу же в царский дворец подался, там Катерину за косу из-под кровати выволок и говорит:
– Что, вобла, не ждала? А вот и я, законный твой супруг по щучьему веленью! – ну, и…
Да, именно. Вот и пошло у царицы другое, строгое житье. Емеля – это ей не прежний рохля государь! Емеля, тот, бывало, поздно вечером домой вернется, когда из сената, когда из трактира, и если ему что не так – живо нагайкой выходит! Царица шибко плакала, только бабьи слезы, известное дело, вода. Но, с другого боку глядя, а что такое бабу напугать? Немного чести. И потому поскорости стал Емеля все царство пугать. Так, скажем, повелит, чтобы все – и мужики, и бабы, бояре и боярыни – ходили только в сапогах и чтобы портянки в них мотали только слева направо внакид, а после сам ходил по Петербургу, проверял, и у кого было не так – того сразу в Сибирь! А то велит, чтобы груши называли дулями, и за груши опять же в Сибирь. А то… Ну, много было всякого! Но вскоре, лежа на печи, подумал он: э, что одно царство, а вот бы еще всю Европу пугнуть!
И напугал, а что! Собрал по щучьему веленью несметное войско, пошел. Сперва Варшаву взял да напугал, потом Берлин, потом Париж – все это сидя на печи и все по щучьему веленью быстро, ловко, смело! И так до Ла-Манша дошел. А дальше, оказалось, ходу нет. Английская земля, объяснили, за морем стоит. Но море, правда, при Ла-Манше неширокое, и полусотни верст не будет. Ага, ну ладно! Полежал Емеля на печи, подумал, подумал, а после велел:
– По щучьему веленью, по моему хотенью: постройся до английской стороны широк калинов мост!
Не строится. Это что за напасть? Тогда Емеля снова повелел. Опять не строится. Осерчал Емеля, с печки спрыгнул, сошел к самой воде, смотрит на море, гневается, думает: да что эта щука треклятая, сдохла, что ли?!
И только он этак подумал, как вдруг шасть – у самых его ног выныривает эта самая щука и говорит человеческим голосом:
– Не серчай ты на меня, храбрый казак Емеля, но только я тебе уже больше не помощница. Меня вчера Джон Скотт в сети поймал, я теперь его хотенья исполняю.