Тютчев: Тайный советник и камергер

Экштут Семен Аркадьевич

Обретение этого высокого придворного звания позволяло надеяться на карьерный рост — получение поста старшего секретаря при миссии либо в Баварии, либо в одном из крупных европейских государств. Старший секретарь был правой рукой посланника, обязанности которого исполнял в его отсутствие. Сам Федор Иванович хотел перебраться в Вену, одну из наиболее крупных дипломатических столиц того времени, но ровным счетом ничего не делал для обретения должности, великодушно предоставив другим право ходатайствовать об улаживании своих служебных дел, — и мысль о весьма вероятном в будущем собственном служебном несоответствии ни разу не посетила умную голову этого беспечного человека. Ему было не до презренной прозы жизни. У поэта был очередной роман, имевший неожиданные последствия и положивший предел затянувшемуся пребыванию Тютчева в Мюнхене. Уютная тютчевская ложа, из которой он наблюдал всю Европу, сама превратилась в объект наблюдения и привлекла внимание Петербурга.

В

феврале 1833 года Тютчев был представлен юной баронессе Эрнестине фон Дёрнберг. Через несколько дней барон Дёрнберг стал жертвой эпидемии тифа. Эрнестина овдовела. Прошло несколько месяцев, и наблюдательная Элеонора Тютчева дипломатично написала своему деверю: «Теодор легкомысленно позволяет себе маленькие светские интрижки, которые, как бы невинны они ни были, могут неприятно осложниться. Я не ревнива, и у меня для этого как будто нет оснований, но я беспокоюсь, видя, как он сумасбродничает; при таком поведении человек легко может оступиться»^{85}.

На самом деле для беспокойства были все основания. Роман русского дипломата и молодой богатой вдовы продолжался несколько лет. Были тайные свидания и совместные путешествия, молчаливыми свидетелями которых стали цветы в гербарии-дневнике Эрнестины, были шедевры тютчевской любовной лирики, и был громкий публичный скандал, устроенный Элеонорой… Тайну семейственных отношений младшего секретаря русской дипломатической миссии и камергера высочайшего двора не удалось надежно укрыть в четырех стенах его наемной квартиры: скандал был вынесен на улицу и стал достоянием мюнхенской площади Каролиненплац, на которой в маленьком восьмиугольном домике № 1 жили Тютчевы, а в особняке под № 3 квартировал посланник и полномочный министр князь Григорий Гагарин^{86}.

«Позже она сама рассказывала мне, что через час после моего ухода она почувствовала как бы сильный прилив крови к голове, все ее мысли спутались, и у нее осталось только одно сознание неизъяснимой тоски и непреодолимое желание освободиться от нее во что бы то ни стало. По какой-то роковой случайности ее тетка только что ушла, а ее сестры не было в комнате, когда начался припадок… Принявшись шарить в своих ящиках, она напала вдруг на маленький кинжал, лежавший там с прошлогоднего маскарада. При виде его она вдруг поняла, что ей надо делать, и в припадке полного исступления нанесла себе несколько ударов в грудь. К счастью, ни один не оказался опасным. Истекая кровью и испытывая ту же неотвязную тоску, она спускается с лестницы, бежит по улице и там, в 300 шагах от дома, падает без чувств»^{87}. Так младший секретарь русской дипломатической миссии Федор Тютчев в письме своему приятелю атташе князю Ивану Гагарину поведал об одном из самых драматических эпизодов своей семейной жизни.

Восстановим хронологию событий. 12 апреля 1834 года у Элеоноры и Тютчева родилась еще одна девочка — Дарья, а ровно через полтора года, 27 октября 1835-го, появилась на свет третья дочь Екатерина. За это время его маленькая светская интрижка с Эрнестиной переросла в серьезный роман. Федор Иванович стал отцом большого семейства, но не отказался от своих привычек и меньше всего думал о том, какая незавидная женская судьба неизбежно ожидает его дочерей — не имеющих приданого девушек из высшего общества. Отсутствие состояния обрекало их в будущем либо на безбрачие, либо на мезальянс. «Каждой старой деве полагается быть немножко людоедкой»^{88}. Роль старой девы была незавидна, мезальянс — несовместим с пребыванием в свете. Светский человек не мог не осознавать весь драматизм этой очевидной истины. Для Тютчева светская жизнь всегда была важнейшим условием его существования. Он делал поразительно точные прогнозы о судьбах Европы, но не дал себе труда поразмышлять о настроениях жены и будущем собственных дочерей.

Итак, Элеонора Тютчева только что отняла от груди младшую дочь Екатерину и чувствовала себя не очень здоровой. Такая обыденность, как болезненное состояние жены, не была для Федора Ивановича достаточным основанием для того, чтобы отказать себе в удовольствии пообедать в городе. Он оставил жену дома одну и отправился в город.

Элеонора решила, что муж пошел на свидание с Эрнестиной, и попыталась покончить с собой. Ее неудавшееся самоубийство стало не только семейной драмой, но и публичным скандалом в колонии дипломатов — той самой среде, которая меньше всего склонна прощать такие вещи. Для любого члена дипломатического корпуса подобного рода история закончилась бы неминуемой отставкой и неизбежным крахом карьеры. Поразительно, но наш герой вышел сухим из воды. В день неудавшегося самоубийства Элеоноры посланник князь Григорий Гагарин поспешил написать министру иностранных дел графу Карлу Нессельроде личное письмо, которое, воспользовавшись верной оказией, отправил из Мюнхена в Петербург с первым секретарем миссии бароном Александром Крюденером.

«…Умоляю

вас, граф, уделите самое благосклонное внимание всему, что он будет говорить вам о г-не Тютчеве, о его злополучии, о его отчаянном положении и о самой настоятельной необходимости его из этого положения вывести. При способностях весьма замечательных, при уме выдающемся и в высшей степени просвещенном, г-н Тютчев не в состоянии ныне исполнять обязанности секретаря миссии по причине того пагубно-ложного положения, в которое он поставлен своим роковым браком. Во имя христианского милосердия умоляю ваше превосходительство извлечь его отсюда, а это может быть сделано лишь при условии представления ему денежного пособия в 1000 рублей для уплаты долгов: это было бы счастие для него и для меня. Отъезд бар. Крюденера до прибытия его преемника для меня поистине большое несчастье, а потому я решился обратиться к г-ну Татищеву с просьбой прислать мне моего сына Евгения… он воспринял традиции бар. Крюденера и станет моей правой рукой, моей единственной опорой, ибо от г-на Тютчева уже нечего ожидать»^{89}.

* * *

Посланник князь Григорий Гагарин знал, как следует поступать в подобных обстоятельствах. Он на собственном опыте изведал, во что обходится любовь дипломатам. В молодые годы князь подавал блестящие надежды: в 28 лет был пожалован чином статского советника и в октябре 1811 года стал статс-секретарем Государственного совета. В это время князь Гагарин работал непосредственно с государем Александром I, и даже придворные дамы знали, что официальный министр иностранных дел канцлер граф Николай Петрович Румянцев «занимал свою должность только для виду»^{90}. Князь мог стать естественным преемником министра. Отечественная война 1812 года положила конец блистательной карьере. Гагарин сформировал на свой счет целый полк, однако уклонился от чести быть при особе императора во время боевых действий, и именно граф Нессельроде занял его место при государе. Александр I покинул Петербург и отправился к армии — князь Гагарин под предлогом болезни остался в столице. Взаимная страсть связала его с Марией Антоновной Нарышкиной, официальной любовницей императора Александра I, матерью его дочери Софьи. Об этом стало известно царю. Князь был вынужден покинуть службу: вышел в отставку и отправился «для поправления здоровья» за границу. Хотя через несколько лет он и смог вернуться на дипломатическое поприще, однако в итоге сделал весьма заурядную карьеру.

Тяжелобольной посланник, которому оставалось жить менее года, сделал всё возможное для того, чтобы его подчиненный был выведен из-под удара и не поплатился отставкой [13] . 18 июля 1836 года баронесса Эрнестина фон Дёрнберг покинула Мюнхен, вклеив на память о дне разлуки с возлюбленным засушенный цветок в свой альбом-гербарий. Федор Иванович был вынужден вспомнить о своих служебных обязанностях и в течение почти двух месяцев «на время отсутствия посланника исправлял с успехом должность поверенного в делах», за что и был поощрен. 18 июля 1836 года Тютчеву «в вознаграждение ревностной службы» была выдана в уплату долгов тысяча голландских червонцев, и тогда же он был пожалован чином надворного советника со старшинством с 31 декабря 1835 года, то есть со дня получения придворного звания камергера. В июле 1836 года Тютчев провел две недели в Вене, а осенью посланник отчитался за его курьерскую дачу в 680 гульденов для поездки в столицу Австрийской империи и обратно ^{91} .

13

За месяц до кончины посланника Тютчев написал своим родителям: «Бедняга! Мне искренно жаль его. Он уми-рает сломленный, изверившийся во всем, весь в долгах. Как дорого приходится расплачиваться за несколько приятных мгновений жизни» (Тютчев — И. Н. и Е. Л. Тютчевым. Мюнхен. 31 декабря 1836/12 января 1837 г. // Тютчев Ф. И. Сочинения. Т. 2. М., 1984. С. 22). Каким благоразумным был наш герой, когда дело касалось не его.

Жизнь постепенно налаживалась, однако оставаться далее в Мюнхене ни он, ни Элеонора более не могли. Они понимали, что в этом городе у них нет будущего. Роман камергера Тютчева и баронессы Эрнестины фон Дёрнберг не был тайной для современников. О нем знали как в Мюнхене, так и в Петербурге. Приехавший в столицу племянник посланника и младший сослуживец Федора Ивановича по дипломатической миссии в Баварии, князь Иван Сергеевич Гагарин не только передал тютчевские стихи в «Современник», но и дал друзьям поэта необходимые биографические комментарии. 17 декабря 1836 года Александр Иванович Тургенев, сам безнадежно влюбленный в Эрнестину, зафиксировал в дневнике очередную сплетню: «Князь Гагарин сказал мне о вдовушке с брюшком от Тютчева»^{92}.