Тютчев
Шрифт:
Уже после процитированного раздраженного письма к Дельвигу Пушкин опубликовал в «Московском вестнике» около двадцати своих произведений, а через полгода, 31 августа 1827 года, писал Погодину, задумавшему издать новый выпуск альманаха «Урания»:
«Ради бога, не покидайте «Вестника»; на будущий год обещаю Вам безусловно деятельно участвовать в его издании… Вестник Московский по моему беспристрастному, совестному мнению — лучший из русских журналов».
Еще через год, 1 июля 1828 года, Пушкин повторял: «Надобно, чтоб наш журнал издавался и на следующий год. Он, конечно, буде сказано между нами, первый, единственный журнал на святой Руси».
Пушкин дал самые лестные оценки деятельности почти всех любомудров. О Веневитинове он писал как о лучшем из избранных».
«Он, — сообщал Кошелев о реакции Пушкина в письме к Одоевскому, — бесится, что на нее обращают мало внимания. Он находит, что ты в этой пьесе доказал истину, весьма для России радостную: а именно, что возникают у нас писатели, которые обещают стать наряду с прочими европейцами, выражающими мысли нашего века».
Пушкин не раз писал о «прекрасном стихе» Хомякова и о неоспоримости «истинного таланта» его и Шевырева, критические работы которого Пушкин также высоко ценил. Пушкин очень высоко — в данном случае, пожалуй, даже и чрезмерно высоко — оценил народную драму Погодина «Марфа Посадница» (1830) в специальной статье о ней и целом ряде писем. Не склонный к излишнему самомнению, Погодин даже записал 14 мая 1830 года в своем дневнике по поводу отзывов Пушкина: «Да не слишком ли он воображает сам здесь…» — то есть как бы творит на основе погодинской драмы свою собственную… Исключительно лестно писал не один раз Пушкин о критических и философских трудах Ивана Киреевского. «Надеждой и радостию», по его выражению, встретил он даже стихи второстепенного поэта-любомудра Андрея Муравьева…
Обо всем этом необходимо было сказать потому, что все это находится в жестоком противоречии с несостоятельной и даже попросту нелепой (и все-таки очень широко распространенной) легендой, согласно которой Пушкин отчужденно или, более того, чуть ли не враждебно относился к Тютчеву. Ведь в самом деле нелепость: Пушкин столь высоко ценит всех значительных представителей поколения любомудров, но оказывается неспособным оценить гениального поэта этого поколения…
Легенда о «вражде» Пушкина и Тютчева возникла в 20-х годах нашего века, и подспудная причина ее появления состоит в том, что в 1910-х — начале 1920-х годов литература развивалась в обстановке шумной и острой борьбы различных школ и школок (символизма, акмеизма, футуризма, имажинизма и т. и.); при этом «борьба» шла обычно во имя какого-либо формального, чисто литературного принципа. И тогдашние критики формального толка, так сказать, воспитавшись на этой борьбе, перенесли, спроецировали ее на отношения Пушкина к Тютчеву как поэту «новой» школы. К великому сожалению, этот безосновательный перенос был широко разрекламирован и замутнил сознание очень многих людей.
Легенда эта была построена буквально на пустом месте, так как никаких отрицательных отзывов Пушкина о Тютчеве не существует, их попросту нет.
«Главный конструктор» легенды Ю. Тынянов «опирался», в частности, на тот факт, что Пушкин в конце 1820—1830-х годов в самом деле весьма критически и даже насмешливо относился к литературной работе былого наставника юного Тютчева — Семена Раича; в статье Тынянова «Пушкин и Тютчев», которая и легла в основу легенды, около трети объема занимает обсуждение вопроса о Раиче.
Мы видели, что Семен Раич сыграл самую благотворную роль в формировании Тютчева, постоянно находясь рри нем от девяти до пятнадцатилетнего его возраста. Но хороший и, более того, идеальный наставник вовсе не обязательно должен быть выдающимся поэтом (скорее уж это может и помешать). С другой стороны, совершенно ясно, что ко времени своей творческой зрелости, к двадцати пяти годам, после шестилетнего пребывания в Германии, Тютчев настолько далеко ушел от Раича, что их уже никак нельзя было рассматривать в одном ряду.
Словом, отношение Пушкина к Раичу ровно ничего не может сказать об его отношении к Тютчеву;
Семен Раич, о чем подробно говорилось, в 1818–1823 годах сыграл немалую роль в самом собирании сил любомудров. Но к концу 1820-х годов он уже далеко отстал от них и почти не участвовал в их изданиях. Иван Киреевский в том самом «Обозрении русской словесности 1829 года» отнес Раича вовсе не к «немецкой школе» поэтов (то есть любомудров), но к иной, «итальянской».
Сам Раич горестно сознавал свой разрыв с любомудрами. В 1830 году он писал, что у него теперь нет прежних друзей:
Одних постигла смерть, другие на пути Земном расстретились со мной и торопливо Умчалися вперед…Тынянов, пытаясь из критически-иронического отношения Пушкина к Раичу вынести пушкинскую неприязнь к Тютчеву, ссылается и на тот факт, что Пушкин отрицательно отзывался об издававшемся Раичем в 1829–1830 годах журнале «Галатея». Но это уж целиком и полностью несостоятельный аргумент, ибо не кто иной, как Тютчев, писал в 1836 году, что часть его стихов была опубликована Раичем «в довольно пустом журнале, который он выпускал под названием «Бабочка» (очень характерно, что Тютчев даже перепутал название раичевского издания; журнал «Бабочка» издавал в те же 1829–1830 годы забытый писатель В. С. Филимонов, и Раич лишь печатался в этом журнале).
Н.А. Тютчев, дед поэта. Е.Л. Тютчева, мать поэта.
И.Н. Тютчев, отец поэта. Тютчев в детстве.
Усадьба Овстуг.
Овстугские крестьяне после выпавшего крупного града, конец XIX века. Фотография из тютчевского музея в Овстуге.
Вщиж. Холм с остатками города. Современное фото.
В.А. Жуковский. Н.М. Карамзин
С.Е. Раич. А.И. Остерман-Толстой.
Московский Кремль. На переднем плане (слева) — Чудов монастырь.
Тютчев, 1822 год