У алтаря
Шрифт:
— Я нахожу, что пора уже Люси выйти замуж, — прервал ее Бернгард: — Бруно своим обожанием нарушает мой семейный покой. Ты постоянно сравниваешь меня с ним, и превосходство всегда оказывается на его стороне. Не могу сказать, чтобы это было особенно приятно.
Франциска не обратила внимания на последние слова мужа и продолжала в прежнем тоне:
— Я никогда не думала, что Люси так разовьется в эти три года. Трудно представить себе, какое влияние имеет на нее жених и как горячо она любит этого сурового человека! Правда, все считают его необыкновенно умным и талантливым, но…
— Но он
— Ты, пожалуй, и в самом деле воображаешь, что ты лучше всех? — возмущенно воскликнула Франциска. — Ничуть не бывало. Кстати, кто был прав, когда мы говорили об отношении Люси к графу? Ты настаивал, что она влюблена в него, а я доказывала, что она нисколько не интересуется им… Чья правда?
— Твоя, милая Франциска, конечно, твоя. Ты всегда бываешь права. Куда же ты уходишь?
— Подальше от тебя. Когда ты начинаешь говорить комплименты, так и жди какой-нибудь колкости. А затем повторяю еще раз: Бруно сегодня не годен ни на что путное. Одевайся и поезжай на вокзал. Я не могу одна заботиться обо всем. Ты должен помочь мне.
С этими словами, произнесенными повелительным тоном, Франциска Гюнтер скрылась в соседнюю комнату.
Бернгард аккуратно сложил газеты и поспешил исполнить приказание своей строгой супруги.
Через два дня после этого по горной дороге в направлении села Р. поднимался легкий экипаж. Сидевшие в нем вышли и пошли пешком до самого дома отца Клеменса. Хозяин, вероятно, ждал гостей, так как встретил у порога.
Отец Клеменс тоже сильно постарел за прошедшие три года. По его виду нетрудно было понять, что ему недолго осталось жить. Он давно передал все дела своему помощнику, и если за ним еще числился приход, то этим был всецело обязан местным жителям, которые не хотели другого священника, чтобы не лишить старика куска хлеба.
Помощник отца Клеменса отсутствовал, и гости воспользовались этим обстоятельством для того, чтобы навестить священника.
Бруно мало изменился, он стал только более спокойным и уравновешенным. Мрачный отпечаток на его лице исчез вместе с ненавистной монашеской одеждой. Густые темные волосы не были больше спрятаны под клобуком, а светское платье делало его фигуру еще стройнее и выше.
А на девятнадцатилетней жене Бруно прошедшие три года нисколько не отразились. Ее локоны так же свободно падали на шею и плечи, а синие глаза сияли счастьем. Прелестное розовое личико Люси сохранило все очарование юности, хотя в нем появилось что-то неуловимо серьезное, как отражение того, что ей, несмотря на молодость, пришлось передумать и пережить. Можно было не сомневаться, что она станет достойной подругой в жизни, полной «тревог и забот».
Бруно взял Люси за руку и подвел ее к отцу Клеменсу.
— Моя жена! — сказал он просто, но сколько нежности прозвучало в этом коротком слове! — Я не хотел уехать отсюда, ваше преподобие, не представив вам Люси; да и она ни за что не отпускала меня одного в горы. Она все еще не может забыть, какой опасности я здесь подвергался. Впрочем, я и сам не мог бы уйти
На лице отца Клеменса выразилось некоторое смущение. Как католик, он не должен был смотреть равнодушно на поступок бывшего отца Бенедикта. Странно было видеть монаха рядом с молоденькой женщиной, которая была его женой. Но когда Люси взглянула на старика своими синими, детски-доверчивыми глазами и дружески протянула ему руку, отец Клеменс крепко пожал эту маленькую ручку.
— Мы еще вчера приехали в соседний город, чтобы сегодня рано быть у вас, — сказал Бруно. — Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь видел нас здесь. Я не сомневался в вашем сердечном приеме, но боюсь, что у вас могут быть неприятности, если узнают о нашем посещении.
— Не бойтесь ничего, — с добродушной улыбкой возразил старик, — я слишком незначительное лицо для того, чтобы мною интересовались в монастыре. Мой дом только тогда привлекал внимание властей, когда вы жили в нем. Да теперь и порядки в монастыре не столь строги, как раньше. На многое из того, что при прежнем настоятеле каралось, теперь смотрят снисходительно.
— Да, я знаю. Вместе с прелатом ушла и душа монастыря, его значение и сила, и я уверен, что скоро ему наступит конец. Я слышал, что бывший настоятель пользуется теперь большим влиянием в Риме, и, судя по собственному опыту, думаю, что это верно. Слишком много препятствий я встречал на своем пути и убежден, что они были делом рук прелата. Тем не менее ему не удалось обезоружить меня.
Бруно подошел к окну и стал смотреть на маленькие домики села, куда так часто входил с церковными требами. Отец Клеменс воспользовался тем, что внимание его бывшего помощника отвлечено, и, подойдя к Люси, прошептал ей несколько слов. Молодая женщина была поражена и с тревогой взглянула на мужа. Старик снова начал тихо просить ее о чем-то; Люси утвердительно кивнула головой и легкой походкой направилась к окну.
— Бруно, — сказала она, — оказывается, о нашем приезде все-таки узнали. Отец Клеменс сейчас сообщил мне, что у него еще со вчерашнего дня находится один господин, который непременно хочет тебя видеть.
— Видеть меня? — с удивлением повторил Бруно. — Почему же ему понадобилось прийти именно сюда? Ведь он мог с большим удобством поговорить со мной в Добре. Пусть лучше придет туда.
Отец Клеменс. смущенно молчал. Он знал, что его бывший помощник отличается непоколебимым упрямством, а сам был слишком слаб и нерешителен, чтобы настаивать на своем желании. Но его выручила Люси. Она взяла мужа за руку и быстро подвела к открытым дверям соседней комнаты — на пороге стоял граф Ранек.
Увидев новобрачных, старик особенно остро почувствовал свое одиночество в эту минуту, когда перед ним стоял его сын рядом с прелестным молодым существом, доверчиво прильнувшим к нему.
Бруно отшатнулся от неожиданности, по-видимому, ему была тяжела эта встреча. Люси хотела оставить их вдвоем, но муж удержал ее.
— Останься, Люси, — сказал он, — у меня нет от тебя секретов, а тем более с графом Ранеком.
Молодая женщина подняла глаза на мужа и прошептала:
— Позволь мне уйти, Бруно! На этот раз я должна уступить тебя твоему отцу; ему будет больно, если я стану между вами.