У ангелов нелетная погода
Шрифт:
Аня во второй раз проделала знакомый путь и вновь оказалась на площади с недовольным всадником на позеленевшем коне. Куда идти, она понятия не имела, но сейчас это было совсем не важно – главное, подальше от больницы, в которой ее держали. Она еще раз полюбовалась панорамой Сены с высокой площадки – туристов с фотокамерами, галдящими на разных языках, на ней заметно прибавилось.
Потом обошла дом с колоннами сбоку, долго спускалась по каким-то извилистым улочкам и вышла к мосту. Великая башня теперь парила высоко в небе и отсюда казалась значительно более внушительной –
Аня перешла через мост, разглядывая все вокруг широко раскрытыми глазами. Голова слегка кружилась, хотелось есть. Она присела на скамейку, достала кошелек. Возвращаясь из редких зарубежных командировок, мама всегда отдавала ей в копилку неизрасходованные мелкие иностранные деньги. «Когда-нибудь пригодится на метро! – смеялась она. – Вот поедем с тобой в Париж, а ты будешь при деньгах!» Бедная мамочка, где она сейчас? Здорова ли она, жива ли, или ее вообще уже нет на свете?
Аня сдержала подступившие к глазам слезы: нет, нельзя раскисать, все будет хорошо! Маму она найдет обязательно и тогда скажет, как сильно ее любит, и как сильно скучает!
Пересчитала несколько купюр и монетки. Получилось восемь евро и шестьдесят пять центов и еще бумажка в пять долларов. Как это она сообразила достать их из синей керамической свиньи, в которую бросала мелочь, – ей нравилось, что при этом свинка довольно хрюкала. Ладно, спасибо хрюшке, вот увидит по дороге кафе, можно будет съесть круассан и выпить кофе.
Она долго шла вперед, поворачивала, спускалась вниз и поднималась. Становилось жарко, сильно хотелось пить, губы пересохли и даже потрескались.
Транспорта на широких улицах было много, сновали туда-сюда люди. Потом она вышла к просторному скверу, вдалеке был виден большой фонтан. Она добрела до фонтана, поболтала ладошками в холодной воде. Очень хотелось напиться прямо из тонкой струи, бьющей из-под гранитного парапета, но она постеснялась. Обтерла лицо мокрой ладонью, села на широкую скамейку. На другом конце расположилась дама с десятком ярких магазинных пакетов. Дама чем-то шуршала, разглядывая покупки внутри пакетов, потом достала сотовый.
– Дим? – вдруг громко заговорила она по-русски. – Ты где? Я? Я тут, недалеко от «Галери Лафайет». Да ну, цены – зашибись! И кто только говорил, что в Париже все деше-е-вле? Да не, не сильно! Ну, может, тыщи полторы, не больше. Ты где? А до меня дойдешь? Ну ладно, возьму такси, жди. Жрать хочу, подыхаю! Жди, закажи чего-нибудь! Только не фуа-гру эту, терпеть не могу, чего хорошего? Ну, давай, ну, пока!
Аня сидела замерев, сердце сильно билось, ей казалось, это даже было видно со стороны. Женщина русская, может, попросить помощи? Ну хоть позвонить маме! Неудобно, конечно, но неужели не поможет? Дама все шуршала пакетами, пихала один в другой…
– Простите, пожалуйста, вы не могли бы мне помочь? – Аня развернулась к женщине, прижав руку к груди. – Мне очень нужно позвонить, а у меня телефон не работает.
– Что? – испуганно вскрикнула
– Понимаете, я потеряла маму, а телефон не работает… – Аня подвинулась ближе. – Позвольте мне, пожалуйста, позвонить, я вас очень прошу! Я не больше минуты, вот, у меня есть деньги. – Она поспешно порылась в сумке, достала бумажку в пять долларов. – Я заплачу, если нужно…
– Да, а кошелек тебе, случаем, не отдать? – Дама сурово сдвинула брови, подгребла к себе пакеты. – Чего тебе надо? Развелось тут попрошаек-нищебродов! Тебе телефон, а ты схватишь – и деру? Иди отсюда, наркоманка несчастная! Париж им подавай, а у самих ни гроша за душой. Иди-иди! Телефон ей отдай!
– Да нет, вы не так поняли, мне только позвонить! – Аня едва не заплакала, так обидно и грубо с ней никто еще не разговаривал. – Мне только маме сообщить, где я. Зачем вы…
– Иди, попрошайка! – Дама подхватила пакеты и быстро пошла в сторону широкой улицы, по которой неслись сверкающие на солнце автомобили. – Везде русских развелось, плюнуть некуда!
Аня растерянно смотрела ей вслед, потом слезы сами потекли из глаз, она хлюпала носом и вытирала щеки рукавом.
20 августа 2008 года, среда, день
У входа в здание аэропорта снова стояли вереницы автобусов, ежесекундно подъезжали такси, забирая вновь прибывших пассажиров. Маша, Лариса и Равиль долго ждали в отделении полиции, но особого толку не добились. Дежурный офицер не сообщил им ничего нового: расследование ведется, пока результатов нет. Примерно так Равиль перевел им долгий разговор, который он вел с офицером по-турецки. Лариса обреченно смотрела в пол.
– Ну нет. – Маша энергично обратилась к Равилю. – Ты спроси, пожалуйста, какие сроки у них положены на такое расследование? И звонили ли сюда из консульства России? Или нам самим поехать к консулу, все узнать? Спроси-спроси, и пожестче! А то у них тут бюрократии не меньше, чем у нас, я чувствую!
Равиль, вежливо кивая и улыбаясь, заговорил по-турецки, приложив ладонь к сердцу. Видно было, что «пожестче» – это не для него.
– Вот черт! – Маша решительно встала. – Пошли отсюда, надо ехать в консульство, там хоть чего-то добиться сможем. – Она подняла Ларису, кивнула полицейскому, который невозмутимо сидел за совершенно пустым столом. Равиль, кланяясь, вышел вслед за женщинами. Они протискивались сквозь густую толпу, когда Лариса увидела знакомого старикашку в униформе. Он снова вез длинную гусеницу багажных тележек.
– Вон тот старик, – кивнула она Маше. – Это он видел Аню с двумя мужчинами и линзу от ее очков нашел, я тебе рассказывала.
Маша решительно двинулась к старику. Тот узнал Ларису, заулыбался беззубым ртом, поклонился.
– Здравствуйте, дедушка! – Маша тоже улыбнулась. – Вы помните эту женщину?
Равиль быстро залопотал по-турецки. Старик быстро-быстро закивал, прикладывая правую руку к груди.
– Помнит, конечно, говорит, – перевел Равиль. – Уважаемая госпожа искала девочку с белыми волосами, красивую!