У ангелов нелетная погода
Шрифт:
– Ничего не понимаю! – Надя шумно вздохнула. – Вы от меня чего-то хотите, а я никак не пойму. Чтобы я про Анькиных друзей рассказала? Так вы сами их всех назвали.
– И других у нее не было?
– Ну… Не знаю, с Аленой она чаще общалась в последнее время, они поступали вместе, там у них какие-то новые ребята появились, но я их не знаю… Мы же экзамены сдавали в институты, времени совсем не было встречаться. Ребята какие-то кавказцы, мне Анька только по телефону рассказывала, но там какое наследство-то? Они все москвичи, ну или живут в Москве, что ли… Вы у Алены лучше спросите. С Павликом Анька еще на последнем звонке поссорилась, он тогда напился, как дурак…
– О, спасибо, Надя! – Илья быстро прокручивал у голове полученные сведения – вариантов было по меньшей мере два. – Вы мне очень помогли, я почти уверен, что это какая-то ошибка, с завещанием. Спасибо! И удачи вам!
– Да, ну пожалуйста. – Надя помягчела. – Вы если Аньке дозвонитесь или Ларисе Николаевне, скажите, пусть она мне сама позвонит, как вернется. А то я соскучилась уже.
– Спасибо, непременно! До свидания! – Илья вытер взмокший лоб.
– Пока! – Надя положила трубку.
Илья отдышался несколько минут – разговор с девочкой дался труднее, чем с придирчивым судьей. Он отсеял ненужное, в сухом остатке получалось два варианта: виноватый или обиженный Павлик Седов и неизвестные ребята-кавказцы, новые знакомые. Он покрутил оба варианта так и эдак – получалось что-то малоправдоподобное.
Предположим, у Павлика есть деньги и возможность похитить девочку из аэропорта Анталии. Ну и куда бы он с ней подался? Пять дней скрываться в чужой стране? И сама Аня, если она была им обижена, пошла бы с Павликом от матери куда-то? Получалась полная ерунда.
Теперь мифические ребята-кавказцы. Во-первых, какого возраста? Во-вторых, сколько их? В-третьих, с чего бы это вдруг им похищать Аню в Турции? Если бы так надо было похитить, чего они ждали, в Москве это можно сделать не менее, если не более успешно. Тоже бред какой-то. Нет, тут просто недостает информации. Придется звонить Алене, она, возможно, дополнит картинку, и все встанет на свои места.
Он набрал второй номер. Долго слушал длинные гудки. Потом включился смешливый девичий голос: «Здравствуйте! К сожалению, сейчас никто-никто не может вам ответить. Оставьте сообщение или перезвоните позже. Адье!»
20 августа 2008 года, среда, вечер
Ноги отекли и болели так, что Ане хотелось снять кроссовки и опустить ступни в один из попадавшихся на пути фонтанов. Страшно хотелось есть. За весь день она съела только какую-то сладкую булочку. И то потому, что наугад ткнула пальцем в стеклянную витрину с крутящимися подносами, зайдя в одно из открытых кафе. Булочка и чашка вкусного кофе обошлись ей почти в семь евро, денег осталось всего ничего, к тому же она не знала, что делать с долларовой пятеркой – надо было менять на евро, а кто бы ей поменял? Без паспорта соваться в обменные пункты, которые несколько раз попадались ей на пути, было бессмысленно.
Несколько раз за день она слышала на улицах русскую речь, но подойти так и не решилась – помнила дамочку, которая обозвала ее, как это… «попрошайкой-нищебродкой». Видок у нее и впрямь был тот еще – волосы растрепаны, губы потрескались, глаза голодные. Вдруг и эти примут ее за наркоманку, да еще сдадут в полицию?
Впрочем, она и сама уже была готова сдаться в полицию, но ни одного полицейского, как их там – ажана? – за весь день не увидела.
«Мне надо в посольство, – твердила она сама себе, – но вот как его найти? Может, спросить,
Начинало темнеть. Аня шла вдоль высокой красивой решетки, за которой раскинулся парк с высокими старинными деревьями. Очень хотелось есть, пить и, что было самым ужасным, давно и страшно хотелось в туалет.
В заборе попалась калитка, она вошла, прошла метров двести, зашла в какие-то колючие кусты, присела и, глотая слезы, пописала прямо на землю.
Натянув джинсы – они за день стали велики и едва держались на попе, – пошла дальше. Увидела небольшую мраморную беседку, обсаженную декоративными кустами. Она устала так сильно, что почти не чувствовала страха – надо было как-то устраиваться на ночь. Внутри беседки было сумрачно и тихо, по кругу шла широкая мраморная скамья, на полу лежали сухие листья и какой-то мусор.
Аня села, потом прилегла на холодную скамью. Достала из сумки курточку, укрылась, сумку положила под голову, немного повозилась на скользком мраморе. Ей казалось, она сейчас же уснет. Но под воспаленными веками чертились какие-то молнии и зигзаги, першило горло.
Где сейчас мама? Жива ли она? Что им надо было, этим страшным дядькам? И кто эта худая горбоносая женщина, что сверкала у ее постели своими бриллиантами?
Аня зажмурилась покрепче и стала вспоминать свою комнату, мягкие игрушки, сидевшие в рядок на диванчике, книжки на стеллаже. Вспомнила, как мама не раз ругала ее за беспорядок, разбросанные вещи, как она сама сердилась на мать за эти нотации. «Господи, мамочка, хоть бы ты меня сейчас отругала, я бы только улыбалась и сразу бы все прибрала, не стала бы огрызаться».
Маму Аня любила, хотя порой и стеснялась эту любовь выразить, особенно при посторонних. Мама, конечно, была безнадежно старомодна, слишком правильная, слишком аккуратная. Она слишком много работала, и Аня часто ревновала мать к этим ее редакционным заботам, конфликтам, авторам, о которых она только и рассказывала…
Сколько раз бывало, когда Ане срочно нужно было в чем-то разобраться, то ли с трудным примером, то ли в отношениях с подружками, и она подходила к матери. Когда Аня была маленькой мама всегда внимательно выслушивала, подсказывала, решала задачки или мирила с подружками, жалела, если ее обижали. Но все чаще и чаще для разговора ее надо было отрывать от работы. Рассеянно подняв глаза от очередной рукописи, она смотрела отсутствующим взглядом и переспрашивала: «Что, доча, извини, я не расслышала?»
Аня обижалась, уходила к себе, ложилась лицом к стенке. Мать тихонько входила следом, садилась рядом, клала теплую руку на плечо: «Ты же знаешь, доченька, работы много, сроки жесткие, я не успеваю, пойми…» Аня не понимала, дергала плечом, еще глубже зарывалась носом в любимого мягкого мишку.
Потом толстые растрепанные рукописи сменили флешки, и мать до поздней ночи сидела у компьютера. Аня выросла, все реже подходила к матери со своими проблемами. Да к тому же появился этот Илья…
Матери и прежде звонили мужчины. Но эти были понятные – авторы, писатели, мать и сама отзывалась о них как о взрослых детях – нелепых, смешных и любимых. Илья был другой, Аня это сразу поняла. По телефону он говорил четко, ясно и, что особенно возмущало Аню, так, словно имел на мать какие-то права. «Передайте, пожалуйста, Ларисе, что я жду ее звонка в девятнадцать часов!» Вот еще тоже мне, в девятнадцать часов! А в двадцать часов что, уже не ждешь?