У Билли есть хреновина
Шрифт:
Она не управляет ими. Но они зависят от нее. Это мне нашептывает Билли.
– Хотел бы задать тебе несколько вопросов, Сара. Первый и главный – ты, в принципе, собираешься показаться маме?
– Да я бы давно прилетела! – почти кричит девочка. – Но мне постоянно мешали! Тут все время кто-то болтается.
– Люди встревожены, – говорю мягко. – Весь город переживает из-за тебя.
Сара собирается заорать… И осекается. Я же не вру.
– Плевать они на меня хотели… – произносит она не слишком уверенно, пряча глаза.
–
– Где они были раньше? Тут летали только спасатели и копы. И… Отец.
– Вот ты и ответила. Их просто не пускали сюда. А теперь Харту и Роудсу надоело, они собрали людей…
– Как там Мэри-Энн?
Да, Сара очень любит дочку Роудса. Ей не хватало этой крохи, и она чувствует вину перед ней.
– Я Мэри-Энн наврал с три короба, – говорит Билли, отрываясь от своей художественной росписи по тарелкам. – Сказал, будто пес заплутал в лесу и тихо умер от старости под развесистой клюквой… Тьфу, извини. «Развесистая клюква» – это еще одна дурацкая шутка взрослых.
Сара усаживается на траву передо мной. Задирается штанина над высоким ботинком, и я вижу, какие у девочки грязные ноги. И вдруг понимаю, насколько она устала. Десять cуток на прямой энергетической подпитке. Здоровья хоть отбавляй, но эмоциональная сфера выжата как лимон.
– Терри напал на малышей. Его… Утопили.
– Объясни, – прошу я. – Терри, конечно, был ирландский терьер, эту породу отличает редкое упорство, но не мог он, в свои-то годы, зайти так далеко в болото.
Сара косится на меня с интересом. Жирный плюс мне за собаку. Надеюсь, не будет повода говорить о птичках. В них я ни бум-бум.
– Они упали туда, – Сара показывает грязным пальцем с обгрызенным ногтем. – На самый край. Это я перетащила корабль в озеро. Случайно. Хотела спрятать его, и у меня как-то само вышло. Вы не поверите, я только сейчас научилась им управлять, а тогда – прыг! Очень захотела.
– Внутри корабля по центру стоит такая штука, – я рисую в воздухе дугу, – с выступами на краях, ты сунула в нее голову…
– Нет, там купол. Колпак.
– Страшно было? – интересуется Билли.
– Не-а. Мне было очень жалко малышей, они погибали. Теперь будут жить. Полетят со мной. Я сейчас водила их посмотреть на цветы, здесь на краю острова растут красивые цветы. Я хотела, чтобы малыши увидели себя. Они такие же.
«Цветочки» в серебристых комбинезонах по-прежнему стоят полукругом. Изредка они слабо шевелят длинными пальцами на длинных руках.
– И куда собираешься лететь? – спрашиваю я, делая вид, что не очень-то и интересно.
– К ним домой. Сначала, конечно, заскочу с мамой попрощаться. Так стыдно. Но я не могла по-другому, понимаете? Я их нашла, они умирали. И потом все как-то само получилось. Малышей нельзя было оставить больше, чем на пару часов. Один раз я попробовала сбегать домой, но в последний момент поняла, что теряю их, и повернула
Ничего себе нежные – шкуру скальпель не берет. У них, девочка, программа самоуничтожения включилась.
– Их ведь было не семеро, а больше?
– Да, я похоронила в озере шестерых. И пилота. Они упали, потому что умер пилот. И шестерых потеряла я. Грустно. Я просто не сразу поняла, как надо с ними обращаться. Хорошо, что у нас воздух похожий. А то бы малыши все умерли. И у них еда скоро кончится, надо лететь, иначе не успеем. Они… Как ваше имя, простите?
– Айвен.
– Вас не так зовут.
Билли несколько раз осторожно стукается головой о борт тарелки.
– Что с тобой, Абрам? – интересуется Сара довольно брезгливо.
– Это нервное, Сарочка, ангел мой. Не обращай внимания, хлоп твою железку!
– Я не твой ангел, Абрам, – говорит Сара. – Я их ангел. Они мои теперь, я за них отвечаю. Их нельзя бросить. Вот! Понятно?!
– А с чего ты взяла, лапочка, что мы собираемся тебе мешать? – удивляется Билли. – Хотели бы – давно бы помешали. На, забирай свой дешевый маркер, пригодится…
– Меня зовут Иван, – говорю я.
Сара жжет Билли взглядом, но я таки успел вклиниться в диалог. Билли уже собирался объяснить, куда Сара может засунуть маркер. Мой напарник талантлив, но вечно заигрывается. А спектакль «добрый полицейский и злой полицейский» с такими умненькими девочками надо исполнять на полутонах.
Впрочем, я ловлю себя на мысли, что давно не играю. И даже Сарины «цветочки» не вызывают прежнего отвращения.
Сара глядит на меня. Склоняет голову набок. В этом простом движении столько от ее матери, что меня словно окатывает теплой волной.
– А вы мою маму давно знаете, Иван?
Билли опять стучится головой о тарелку.
– Ребята, я погуляю, а?
– Гуляй, Абрам, – разрешает Сара. – Далеко не ходи, а то снова куда-нибудь с берега навернешься.
Билли глухо рычит, удаляется к развалинам и там ложится на бревнах, закинув руки за голову.
– Я знаю твою маму два дня, Сара. Это важно?
– Да, Иван, это… Очень интересно.
– Послушай, девочка. Я хочу, чтобы между нами была полная ясность. Мы с Билли согласились искать тебя добровольно. Нас попросил лейтенант Гибсон…
– Этот говнюк умеет просить?
– Добрая ты, Сара, – говорю. – Воспитанная и корректная.
– Да! – смеется. – Я такая. А Гибсон жирный говнюк!
Смех у нее чудесный. Отголосок смеха Веры. Чистого и беззаботного, какого я еще не слышал толком, но надеюсь.
– Мы заехали в город по делам. И согласились помочь в поисках. Так я познакомился с твоей мамой… Сара, не перебивай! Ну дай же досказать!
– Вы мне нравитесь, Иван. Я совсем не против того, что вы влюбились в маму. Она хорошая, только несчастная. Ей одиноко.