У чёрного моря
Шрифт:
Наутро после смерти Абы Шимек, который начал отношения с отцом со стыда за него, несуразного, обнаружил себя, с первых школьных лет не плакавшего, в слёзном захлёбе, совершенно неудержимом: глаза в ладонях, сквозь пальцы ручьи, беззвучно... Но до этого должны были пройти пятнадцать лет, состояться житейские подробности, прозвучать Абины байки...
31. АБА
Не уроками-назиданиями питал Аба Шимека, не воспарял раздумиями, просто сыпались от случая к случаю осколки его воспоминаний, и складывалась из них, беспорядочных, мозаика жизни.
Например, после возвращения Абы к нему приходили многие в поисках сведений из глухих дебрей ГУЛАГа. Явилась и женщина с дочкой, лет,
Ночью Шимеку снились не кудряшки Юзековой дочки, а Юзек в трюме, колотящий изнутри в задраенный намертво люк.
Аба о многих своих любовях не хотел распространяться, хотя потом взрослый Шимек вылавливал из мимолётных упоминаний и популярную певицу, и стоматологиню, в процессе лечебного визита наградившую Абу какой-то заразой, и жену знаменитого военного, и лётчицу известную - но Аба скромничал, помалкивал.
Впрочем однажды объяснил, смеха ради, как первый раз женился. Двадцатые годы, холодный и голодный Харьков, где Аба и друг его Сеня, мелкие по должности, но чекисты заняли две брошенные пустые квартиры. Одну из них Аба к зависти сослуживцев ухитрился выменять на несколько литров спирта, в другой, многокомнатной, поселились он с Сеней и две сестры, девушки дворянского знатного рода, очертя голову нырнувшие в революцию спасать угнетённый народ. Всем по комнате, общая гостиная отапливалась печкой-буржуйкой, труба через окно наружу, топили мебелью, Аба у себя спал на рояле.
Сёстры были благородно воспитаны и утончённо красивы, еврейские парни просты и мужественны. Сеня влюбился в младшую Тату, да робел, бравый, попросил Абу за него объясниться, Аба почти нехотя взялся: никого дома не было, рассказывал он, зима, холодно, она сидела в гостиной, открыла дверцу буржуйки, грела у огня руки, я подсел, стал говорить, как её Сеня любит, и какой он хороший, и мы не знаю как стали целоваться, тут Сеня вошёл... Пришлось жениться, перед Сеней неудобно. А он на её сестре потом женился, Лике, умопомрачительная женщина, это она спустя пару лет участвовала в похищении Кутепова...
Аба восхищал подробностями, среди которых было и ночное плавание Лики с сообщником на утлом судёнышке из Одессы в Болгарию, и скитания в Европе, и ввинчивание в окружение бывшего царского генерала Кутепова в качестве знатной беглянки от мордоворотов-большевиков, и охмурение белоэмигрантского волка, и опаивание его сонным питьём...
Шимек глаза серо-синие, в отца, круглил изумлённо: а как же история, которую они учили, он сам читал про разнузданную клевету буржуазной печати, будто ЧК выкрала за границей одного из вождей белогвардейской эмиграции бывшего царского генерала Кутепова - наглая ложь, подлая компания капиталистической жёлтой прессы, она обманывает свои трудящиеся массы, но они обязательно разберутся, правда на нашей стороне и она восторжествует... Шимек учился на отлично, он помнил: речь шла о конце двадцатых годов, тогда в газетах капиталистов развернулась травля нашей самой передовой страны, чего только не налгали продажные писаки, вплоть до нелепости, будто советская власть бесчеловечно содержит своих врагов в каких-то специальных лагерях далеко на Севере, на Соловецком острове; изоврались, даже название придумали: СЛОН.
Аба: СЛОН это “Соловецкий лагерь особого назначения”. Он был первый лагерь в нашей стране. Его учредили в 1922
Шимек: Как, не Сталин начал? Ещё при Ленине?
Аба: При Ленине, при Ленине. И при Дзержинском, как видишь. Между прочим, и расстрелы без суда и даже проверку частной переписки, перлюстрацию писем, ЧК проводила с самых первых своих лет. Указание именно Ленина и Дзержинского.
Шимек. А как же тайна переписки? Права граждан...
Женя. Знаешь ли, всё-таки была гражданская война, тут другие правила, не то, что мирная жизнь...
До революции брат Лейзера Брауншвейгского, Женин дядя, варил мыло. У себя в сарае; он, жена его и напросившийся с улицы помощник. В 1919 году красные сочли дядю заводчиком, эксплуататором трудового народа и “разменяли”-”шлёпнули”-”пустили в расход” (бойкий язык тех лет!) - расстреляли. Женя дядю большевикам не прощала, однако списывала на кровавую суматоху гражданской войны. Революцию она была склонна оправдывать: очень впечатался в неё с трёх её годиков вид погромной толпы с царским портретом и крестом впереди - на всю последующую жизнь Жени тем окрасились и царизм, и христианство.
Когда после революции Брауншвейгские обнищали и детям учиться стало не на что, решено было: дать медицинское образование самому одарённому в семье Хилелю, любимцу бабушки Шимека (она потом в эвакуации перед смертью твердила только его имя).
Женю, пожертвовав её многообещающими успехами в классе фортепиано, отправили зарабатывать на учёбу Хилеля. Она пошла в машинистки при губернском ревкоме, там и насмотрелась на большевиков, честно и страстно горевших в борьбе за народное счастье, восхитилась их бескорыстием и праведностью. Вот и теперь: Сталин был для Жени - бандит, пробы ставить негде, лживо-добрая его улыбка только усугубляла злодейство. Лагеря, убийства, расстрелы - его. Совсем другое дело Ленин или Дзержинский, о котором было известно, что запрещал малейшее издевательство над арестованными врагами. Следователя, который позволил себе ударить допрашиваемого газетой, снял с работы. Рыцарь революции.
Что уж говорить о Ленине!..
Аба не поучал, не растолковывал, одни факты да справки.
Аба: ЧК - её сразу после революции учредили, руководил Дзержинский, его за честность и бескорыстие звали “рыцарем революции”. (“Вот он и умер в двадцать шестом, кому его честность нужна?” - вставляла Женя). ЧК потом переименовывали в ГПУ - Главное Политическое Управление, в НКВД - Наркомат внутренних дел, НКГБ - Наркомат госбезопасности, потом в соответствующие Министерства - МВД, МГБ. Как ни назови, а суть одна - “карающий меч революции”, так говорили с гордостью. ИТЛ - это исправительно-трудовой лагерь. ГУЛАГ - Главное управление лагерей, моя родная его часть Дальлаг - дальневосточные лагеря. Советский язык. Сам лагерь - “зона”, заключённый - “зека” или “зек”, уголовники - “блатари”, их главный - “пахан”, высшая каста - “воры в законе”, они не работают. Работы делятся на “общие” - тяжёлый труд, убийственный, и лёгкие, на “тёплых” местах - это банщики, кладовщики, писаря, повара - по-лагерному “придурки”. Очень выразительный язык: “сука” значит тот, кто выслуживается, “стукач” - кто предаёт, “стучит” лагерному начальству; умирающий, изнурённый зек называется “доходягой” - в школе, Шимек, таких замечательных слов не проходят. Их кровью пишут.
Я на Колыме в лагере встречался с матерью Ягоды, наркома ГПУ. Старушка рассказывала, какой был добрый её сын, заботливый, ласковый... Мы в ЧК знали его доброту: он всеми кровопусканиями руководил, пока самого не шлёпнули. Когда его арестовали, а наркомом стал Ежов, я ляпнул: “Ежи питаются ягодами”. Начальству донесли, мне пригрозили, но тут развернулась знаменитая “ежовщина”, меня, слава Богу, взяли до взыскания, незапятнанным. А старушка-мама Ягоды умерла в бухте Нагаева в 1940-м. А отец его погиб на Воркуте, жену Иду расстреляли сразу после мужа, сестёр тоже растолкали по лагерям. “Член семьи врага народа”, такая вот преступная категория населения. Вы у меня тоже: если бы мама не сбежала из Киева в Одессу, её бы посадили вслед за мной.