У черты

Гордиан Александр

– Пиндосам звоните! У кого мобила? У меня две гривны на счету...

– Ежжай! – верещала баба. – У меня дети!

– Люди, вы охренели?!
– заорал в микрофон парень.
– Посмотреть же надо!

С утробным звуком распахнулась дверь. Вспотевший ефрейтор изготовил автомат и грохотнул по ступеням подкованными ботинками. Пассажиры умолкли.

– Что там? – спросил шофера писклявый. – Видно?

Дядя Саня уперся в лобовое стекло и заглянул в мертвую зону перед бампером. Оттуда лязгнуло металлом.

–

Добил?! – нервно хихикнули в салоне.

Шофер вдруг побледнел и слепо заискал рычаг. Дверь зашипела, начала схлопываться, но ее перехватили и со скрежетом разомкнули. Синюшная рука ухватилась за поручень, и в салон втянулся черный человек с красными глазами.

Рядом с Зоной таких шуток не понимали. Инга увидела, как селянин юрким движением сунул руку под пиджак.

Пришелец встал, опираясь на милицейский автомат как на тросточку. Покачнулся. В лицо ему не смотрели, или смотрели как Инга, из-под ресниц. Все же, это был не монстр. Невысокий, седой человек, иссиня-черный неестественной чернотой, словно гематома расползлась на все тело. Только глаза цвета свежей крови.

В дверь заглянул, не решаясь подняться, ефрейтор Кулебяко. Милиционер держал руку на весу и выглядел не так воинственно, как полминуты назад.

– Эй, мужик! – крикнул он в салон. – Автомат отдай, добром прошу!

Человек, не оглядываясь, уронил автомат и быстро зашагал между креслами. На ходу сжал плечо бойкому селянину, не давая выпростать оружие. Человек смотрел на Ингу, это она поняла отчетливо. Не за спину, не на соседку, на нее! Страх, и до того невеликий, привычно обратился азартом: что будет? Что этот черный седой красноглазый сделает?

Человек навис над ней.

– Разрешите?

Инга впервые услышала его пересохший голос. Она разжала пальцы. Человек бережно принял бутылку и одним движением влил в себя все, что в ней оставалось. Вода побежала по лицу, по испачканному – даже цвета не разобрать – армейскому комбинезону, закапала жидкой грязью. Человек выронил бутылку и опустился на пол.

– Шеф, – крикнул он негромко. – Мне до Вешек, я заплачу!

И заснул, приткнувшись к подлокотнику Ингиного кресла. Ефрейтор Кулебяко стоял над ним, щелкая предохранителем автомата, и не знал, что делать.

2

Рамзесу снился привычный сон.

Вероника приехала в чистеньком, вишневого цвета «Матизе», и Глеб ее просмотрел. Он не ожидал, что Ника появится из безделушечной машинки, следил за тротуаром и остановкой маршрутного автобуса.

– Привет! – тепло сказала Вероника.

Глеб сразу все понял. Даже не так, понимал умом давно, а сейчас почувствовал, как тяжелый комок, слепленный из вины, ревности и надежды, прорвался и затопил душу безнадегой. Ника должна была с разгону врезать ему жестким кулачком в глаз. Тогда все стало бы на свои места. Они бы поскандалили, а ночью громко помирились,

пугая соседей.

– Привет, - Глебу пришлось откашляться.

Они зашли в ресторанчик, и официанты стали носить заказанные блюда. Угощение Глеб выбирал придирчиво, хотел угодить жене, а теперь, глядя, как она равнодушно двигает тарелки, застыдился. Все показалось убогим и провинциальным, этот ресторан на окраине, этот город.

Ника разделывала мясо, ловко управляясь ножом и вилкой. Раньше она ела не так, сначала все резала, а потом уминала блюдо с аппетитом новобранца.

– Ты стала еще красивее.

– Спасибо. Ты тоже... изменился, - обтекаемо ответила Ника.

– Это после госпиталя...

Глеб осекся. Нет, давить на жалость он не станет! Еще не опустился до этого. Да и к чему поминать лишний раз подпольную лечебницу?

– Госпиталь? - переспросила жена. – Зона, хабар, госпиталь, другая зона – исправительная. Потом знаешь что? Могила.

Глеб молчал, не находя, что ответить, и молчала жена, которой, очевидно, было нечего сказать.

– Зато ты в порядке, - прервал молчание Глеб. – Я рад за тебя.

– Да, я в порядке, - не стала щадить его Ника.
– У меня есть любимый человек, любимая работа, любимая машина. Это нормальная жизнь.

– А я? – спросил Глеб, будто ныряя в омут.

– А ты умер, Глеб. Еще тогда. Я не знаю, кто мне звонил вчера и с кем я разговариваю сейчас.

– Я выжил!

– Ну, если это можно назвать жизнью...

Ника вдруг швырнула вилку, и тарелки жалобно зазвенели.

– Какого черта ты явился? – прошипела она, и Глеб отчетливо понял, что ей ничуть не легче.
– Я же только-только успокоилась. Я тебя ждала, дурак, а ты!.. Видеть тебя не могу!

– Прости!

Глеб хотел поймать ее руку, но жена резко отстранилась. Нервно закурила и почти сразу же бросила сигарету в пепельницу.

– Мне пора ехать...

Сон растворился в глубинах подсознания, чтобы вернуться еще не раз.

Сталкер проснулся.

– ...мне пора ехать, - услышал он.

Рамзес всегда просыпался сразу. Мгновенно: зрачки еще возвращались под веки, а организм уже заканчивал срочную мобилизацию. Эту технику Глеб осваивал долго и мучительно, но она того стоила. Девушек опять же впечатляло, некоторых до визга.

Сталкер открыл глаза. Пузатенький человек стоял над ним и помавал руками, не решаясь потрясти.

– Доброе утро! – дружелюбно сказал толстяк, и Глеб безошибочно определил в нем врача. – Вижу, проснулись?

Глеб осмотрелся, стараясь не делать резких движений. За окном деревенский пейзаж, пасмурный день, судя по неяркому свету. Чистая низкая комнатка совсем не похожа на больничную палату. И все же – врач.

– Поразительно, - сказал толстяк, - еще вчера я настаивал на срочной госпитализации. У вас уникальный организм, гражданин... больной.